Когда мы выходили из поворота, я кивнул Зарасу и произнес только одно слово:
– Весла!
Мы расправили крылья: оперенные весла разошлись в стороны.
– Навались! – приказал я; весла окунулись в воду и бросили нас вперед, почти удвоив скорость. Барабан ускорял ритм, соответственно увеличивалась и скорость.
Неожиданно поворот кончился. По обе стороны от нас открылись берега реки, а прямо впереди лежал город Мемфис. Ослепительное солнце отражалось в мраморе стен и башен, в куполах и башнях, крытых золотым листом. Великолепные дворцы и храмы соперничали с постройками моих любимых Фив.
У берегов в три-четыре ряда стояли небольшие суда, все забитые людьми. Сосчитать их было невозможно. Большинство лодок украшали белые и красные полотнища; я знал, что у гиксосов это цвета единения и счастья. Толпы приветственно махали пальмовыми листьями. Собравшиеся возвышали голоса в песнях и диких воплях.
Посреди Нила была очищена от судов широкая полоса, чтобы мы могли пройти. В дальнем конце этого водного пути стояло на якоре несколько великолепно раскрашенных барж и речных галер. В центре – царская баржа, больше всех других судов на реке, кроме наших трирем.
– Увеличить удары весел до таранной скорости, – перекрывая шум, крикнул я Зарасу. – Красная баржа в центре, должно быть, Беона. Целимся в нее.
Я поднял руки и убедился, что маска закрывает нижнюю половину лица до глаз, потом надел бронзовый шлем. Мне хотелось полной уверенности в том, что в будущем никто из двора Беона не сможет меня узнать.
Два человека у рулевого весла направляли бронзовый нос нашей триремы точно в центр роскошной баржи Беона. Другие две триремы нашей эскадры шли в половине корпуса и чуть за нами, чтобы мы ударили первыми. Барабан гремел, задавая таранную скорость, и я слышал, что удары моего сердце почти точно совпадают с ударами барабана.
Расстояние между нами и красной баржей сократилось с четырехсот шагов до двухсот. Я видел, что баржа заякорена на носу и на корме, чтобы стоять поперек течения. Посреди верхней палубы высилась ступенчатая пирамида, окруженная матерчатым навесом. Под навесом я видел трон; на нем сидел человек. Но было еще слишком далеко, чтобы разглядеть подробности.
Вокруг трона почетная стража копейщиков, все они в доспехах и вооружены. Сверкают шлемы и нагрудные пластины.
По обе стороны от царской баржи стоят суда поменьше. На них теснятся придворные из свиты Беона. Мне показалось, что их несколько сотен, но точно определить их число не представлялось возможным, они были плотно прижаты друг к другу и женщины не видны за мужчинами. Все смеялись, выкрикивали приветствия и махали. Некоторые мужчины в церемониальных доспехах и блестящих металлических шлемах. Другие, и мужчины и женщины, – в платье из роскошных экзотических тканей всевозможных расцветок. Они фантастичны и пестры, как стайка только что вылупившихся бабочек, летающих и пляшущих на ветру.
На небольшом судне чуть в стороне от большой царской баржи музыканты играли шумные, варварские гиксосские мелодии. Это была какофония голосов барабанов и арф, деревянных духовых инструментов и тростниковых дудок.
Мы так быстро приближались к царской барже, что теперь я мог рассмотреть подробности, ранее скрытые расстоянием. На помосте в виде пирамиды под навесом на троне из кованого серебра сидел царь Беон. Он унаследовал этот трон от своего отца Салита.
Я узнал его с первого взгляда. Я видел его в битве у Фив. Он командовал левым флангом гиксосов, и ему подчинялись сорок тысяч пехотинцев и лучников. Он не из тех, кого легко забыть.
Беон был колоссален. Его просторное одеяние колыхалось, как занавес, облекая массивный живот. Черная кудрявая борода была заплетена в толстые косы; одни спускались до пояса, другие были переброшены на спину. В них блестели вплетенные цепочки и украшения из яркого серебра и золота. Голову венчал высокий шлем из полированного серебра, усаженный драгоценными камнями. Выглядел он величественно, почти божественно. Даже на меня, кому ненавистно все связанное с гиксосами, он произвел впечатление.
Царь Беон держал одну руку поднятой, с раскрытой к нам ладонью – в приветствии или благословении, не знаю точно. Но царь улыбался.
Несколькими словами я указал Зарасу самое уязвимое место в корпусе царской баржи, где было сосредоточено напряжение главных ребер корабля, чуть впереди высокого помоста.
– Вот твоя цель, Зарас. Правь туда до самого удара.
Теперь мы были так близко, что я видел: царь Беон перестал улыбаться. Он разинул рот, обнажив коричневые передние зубы. Неожиданно он закрыл рот. В последний миг поняв, что у нас враждебные намерения, он уперся волосатыми руками в подлокотники трона и хотел встать. Но неуклюже и медленно.
Придворные, запрудившие баржи по обе стороны от царской, вдруг поняли, что они в опасности: триремы неслись прямо на них. До места, где я стоял, явственно донеслись крики женщин. Мужчины пытались добраться до бортов переполненных людьми барж, они выхватывали оружие и кричали, издавали воинственные кличи и гневно ревели. Я видел, как сбивали с ног и давили женщин. Других оттесняли к бортам. Там их выбрасывали за борт, или они прыгали в Нил сами. В этом смятении мы приближались, как горная лавина.
– Весла вверх! – выкрикнул Зарас, перекрыв крики и вопли гиксосов. Гребцы у обоих бортов триремы подняли весла, поставили их вертикально и вставили в гнезда, чтобы не срезало при ударе.
В последнее мгновение перед ударом я встал на палубу коленями и ухватился за гребную скамью. Я видел, что окружающие серьезно восприняли мои наставления. Все пригнулись, обхватив ноги и спрятав лицо в коленях.
Мы ударили царскую баржу точно в то место, которое я указал Зарасу. Массивный бронзовый нос нашей триремы с треском и грохотом вспорол древесину корпуса. Удар сбросил большинство наших людей со скамей на палубу, но я удержался за прочную скамью. И видел все, что происходило перед нами.
Я видел, что вся сила удара и весь вес нашей триремы сосредоточились на небольшом участке борта царской баржи. Как тяжелый топор, расщепляющий полено для растопки, мы перерубили борта. Половинки баржи под ударом начали погружаться в воду.
Я видел, как летели с помоста стражники-гиксосы, словно листья платана, сорванные с веток порывом зимнего ветра. Выше всех взлетел царь Беон. Его белое одеяние развевалось вокруг массивного тела, косы хлестали по лицу. Болтая руками и ногами, Беон рухнул в воду. Воздух, раздувший одеяние, удержал его на поверхности всего в тридцати шагах от того места, где я поднимался, держась за скамью.
По обе стороны от меня остальные наши триремы ударили по меньшим судам гиксосов. Они без всяких усилий опрокидывали их, сбрасывая охваченных паникой людей с палуб в воду.
Обломки царской баржи скребли по нашим бортам под треск рвущихся парусов, лопающихся канатов, раскалывающихся бревен и полный боли крики людей, зажатых между корпусами. Наша палуба сильно наклонилась, люди и незакрепленное снаряжение заскользили к борту.
