– Это ты с чего взял? – подозрительно поинтересовался я.
– А с того, – Леха отправил в рот второй кусок крабового мяса. – Он же не дурак, тоже про инфекцию слышал, которая теперь взяла моду по воздуху передаваться. Ну и признался, что симптомы у него есть. Жар, ломота в суставах, все как при переутомлении или простуде. Полный набор, в общем.
– Дела, – усевшись в первое подвернувшееся кресло, я закинул ногу на ногу, положив сверху автомат. – Ты уверен? Может, он действительно просто заболел?
– Да куда уж там, – утолив первый голод, юрист завинтил крышку и, поставив банку на пол, потянулся за следующим деликатесом. – Зовут его Семен Макаренко, шестьдесят пять лет от роду мужику, все горячие точки прошел и ни царапины. Контузии разной степени считать не будем. Застрял в отделении только из-за того, что взял его патруль за распитие спиртных напитков в общественных местах. А он осерчал и навалял патрульным по шеям, отобрал оружие да связал всех их же брючными ремнями.
– Лихо, – хохотнул Марк.
– Я тоже порадовался, – закивал Леха. – В общем, застрял он в отделении, а когда все это началось, сидел в обезьяннике и не отсвечивал, с похмелья только маялся шибко. Это-то его и спасло поначалу.
– Похмелье, что ли? – удивился я.
– Нет, конечно, – достав наконец банку здоровенных зеленых оливок, Леха взвесил ее на ладони. – Обезьянник его спас. Мертвяки сначала поломились об прутья с денек, да бросили эту затею. А он не будь дурак, подобрал ключи, что дежурный обронил, да сидел ни жив ни мертв почти сутки. Потом, правда, выбрался, оружие у одного из бешеных забрал да дырок в башках им понаделал дополнительных. Вот с тех пор и сидит внутри участка, только похмелье-то не прошло, а в какую-то другую форму перетекать начало. Он, как и мы, новости слушает, так что в курсе.
– Значит, не жилец, говоришь, – я почесал уже по-явившуюся на подбородке щетину.
– Однозначно, – вскрыв банку, Леха вытащил первую оливку и отправил ее в рот.
– Канал связи хоть пока установили?
– А то, утром мы ему делаем звонок, вечером он нам. Как звонки перестанут идти, все, приплыли.
– А если телефон вырубится?
– Мобильными обменялся.
– Молодец, – кивнул я. – У него там, небось, оружия под самую макушку да защиты разнообразной. Вот бы до нее добраться.
Подойдя к окну, Марк с минуту обозревал окрестности и под конец заявил:
– Бешеных стало меньше, как ушли куда.
– Знамо дело куда, – хмыкнул я, – к санитарным кордонам они ушли. Там и харч, и зрелище. Тут им уже через неделю делать будет нечего. Если кто и останется, так старые да хворые, типа без рук да ног, а остальные пойдут свою агрессию выливать.
– То есть у нас есть шанс? – Марк захлопнул створки и уселся на подоконник.
– Возможно, и есть, – кивнул я. – Во всяком случае, так думать приятнее. Провиант пока есть, питьевая вода тоже, дергаться ближайшие пару недель вообще смысла не вижу, а потом посмотрим.
Смерть штука странная. Есть она всегда, и преследует тебя по пятам, но ты то ли внимания на нее не обращаешь, то ли намеренно игнорируешь. Продолжаться эта игра может долго, дольше, чем думают одни, меньше, чем думают другие, и не касается это тебя только до того момента, пока лоб в лоб с безносой не столкнешься.
Сеанс связи с запертым в полицейском отделении снайпером прошел по плану. Обменявшись свежими новостями и поделившись планами на безрадостное будущее, мы разошлись по кабинетам, а поутру я обнаружил некрасивую картину. Заболел юрист, крепко заболел и так неинтересно, аж до хруста в зубах. Нездоровый внешний вид, жар, круги под глазами и жалобы на ломоту были тем тревожным сигналом, который означал начало конца.
– Полежи пока, – накрыв забывшегося в тревожном сне Леху своим пиджаком, я вышел в коридор и, привалившись к стене, прикрыл глаза.
«Вот оно, – роились у меня в голове мысли, – и к нам пришло. Как ни таились, как на рожон ни старались не соваться, а и до нас костлявая добралась. Что же теперь?»
– Теперь только ждать.
Открыв глаза, я с недоумением уставился на подошедшего тем временем Марка. Должно быть, последние слова я произнес вслух.
– Ждать, – повторил он. – Бежать куда-то, суетиться, смысла не вижу. Если мы с тобой болезни подвержены, значит, скоро сляжем. Раньше, позже, не важно. Конец один.
– Что же это получается? – тяжело вздохнул я. – Мы с тобой как мамонты? Вымрем.
– Хуже, – улыбнулся Марк. – Мамонтов хоть нашли потом, а от нас с тобой и костей потом не сыщут. Наша цивилизация вообще штука хрупкая. Малейшее дуновение ветра, шаг в сторону, и опыт и знания, накопленные в течение сотен лет, рушатся в пыль, а мощная военная машина не способна справиться с самым крохотным и ничтожным на первый взгляд врагом, микроскопическим вирусом, который, небось, и под микроскопом-то не сразу разглядишь.
– Как думаешь, Марк, откуда все это? – Присев на стоящий рядом стул, я вытащил последнюю сигарету и, повертев ее в пальцах, отправил назад.
– Моя теория проста как два пальца, – улыбнулся охранник, устраиваясь рядом. – Считаю я ее единственно верной и на все остальные плюю с высокой колокольни.
– А именно?
– Вояки, зуб даю. – Марк в сердцах ударил ладонью по колену. – Только у них хватило бы и сил и возможности изобрести что-то настолько смертоносное, чтобы весь мир накрыло, и только у них хватило бы разгильдяйства, чтобы в один прекрасный момент выпустить джинна из бутылки.
– А сторонний вариант развития событий ты, как понимаю, в расчет не берешь? – вяло поинтересовался я.
Вся наша беседа шла в виде апатичной пикировки смертельно уставших людей. Людей, которым настолько все надоело, что даже говорили они с какой-то отрешенностью, ленцой, равнодушием в потухших глазах.
– Метеорит, что ли, твой? – хмыкнул Марк. – Эка невидаль. Посмотри на небо, там этих метеоритов падает каждый день вагон и маленькая тележка. Не верю я в эту заразу со звезд. Подумай сам, каменюке надо пройти сквозь плотные слои атмосферы, а это равносильно обжиганию в доменной печи. Высокие температуры выжгут любую бактерию, любой вирус, затесавшийся на метеорит, не оставляя ему ни малейшего шанса.
– Значит военные?
– Почти наверняка.
– Что будем делать с Лехой? – наконец задал я волнующий меня вопрос.
– Не жилец, – Марк сморщился как от зубной боли. – Болезнь протекает быстро. Еще вчера скакал как козел, а сейчас головы от дивана поднять не может. Я бы на твоем месте поосторожнее был ближайшие пару суток.
– Перекинется и бросится?
– Сначала умрет, думаю. Видел, что в новостях показывали?
Почесав затылок, я попытался восстановить в голове картинку прошлого репортажа с борта журналистского вертолета, который, расходуя драгоценные запасы топлива, барражировал над погибающим в агонии городом. Стремительно менявшаяся картинка на экране то уносилась вверх, почти в облака, то спускалась на землю и, наконец, выхватила из общей разрухи здание морга, из отрытых ворот которого шли усопшие. До последнего момента их сдерживала тяжелая железная цепь, наброшенная на ручки двери кем-то из служителей. Видимо, под общим напором хлипкие двери, не рассчитанные на столь активные усилия, попросту были выломаны из петель, и теперь покойники, нестройными, раскачивающимися из сторону в сторону рядами, медленно выбирались из старого двух-этажного строения с грязными окнами.
