Чтобы удобнее было стоять, я облокотилась о стену. И, уставившись в пол, принялась думать. Что же могла услышать здесь горничная? Может быть, кто-то просто, как и сейчас, болтал на кухне? Но нет, девушка не показалась мне настолько впечатлительной, чтобы принять за стоны привидения обычную болтовню. Что же тогда?
Словно отвечая на мой вопрос, узкий участок стены с тихим скрипом отъехал в сторону. Вот это да! Видимо, прислонившись к стене, я невольно привела в действие какой-то механизм.
Я постояла, вглядываясь в темный коридор. Практически ничего не было видно: просто тянулись с двух сторон гладкие стены. Стараясь двигаться беззвучно, я осторожно шагнула внутрь. Если и отсюда ничего не увижу, развернусь и пойду за Эстли, пусть он разбирается.
Немного подождала, надеясь привыкнуть к темноте и после этого разглядеть чуть больше. Коридор уходил под уклон, кроме этого, ничего понять не удалось. Сделав еще пару шагов, я поняла, что такими темпами ни в чем не разберусь, и решила, что пора возвращаться. И в этот момент услышала слабое поскрипывание за спиной. А еще через мгновение коридор погрузился в непроницаемую темноту.
Я с трудом удержалась от того, чтобы громко выругаться. Похоже, пока я оглядывалась, сработал механизм, закрывающий проход. А я даже не прихватила с собой свечи.
Метнулась назад к ставшей сплошной стене. Стала лихорадочно ощупывать камни. Никакого эффекта. Если нужный участок стены и можно было различить, то не на ощупь. От волнения сердце подскочило к горлу. Кричать? Немного боязно. Мало ли кто скрывается там, в конце коридора? А главное – стена здесь плотная, и с наружной стороны наверняка совсем ничего не слышно. Так что и меня там тоже скорее всего не услышат.
Тишина коридора, столь же непроницаемая, сколь и темнота, давала надежду на то, что я здесь одна. Даже если преступник и пользовался этим проходом, что весьма вероятно, это ведь не означает, что он находится здесь постоянно. Подбодренная таким выводом, я все же рискнула постучать по стене и даже несколько раз позвать на помощь. Бесполезно. Как я и предполагала, с той стороны никто не отозвался. Ладно, раз так, придется выбираться собственными силами. В конце концов, куда-то этот коридор выводит. Вероятнее всего, преступник пользовался им, чтобы проникнуть в особняк. Значит, продолжив идти, я рано или поздно выберусь из дома. Вот и хорошо. Заодно узнаю, куда ведет этот ход. Придется немного понервничать, зато в итоге поймать преступника станет делом техники.
Итак. Главное – соблюдать осторожность. Двигаться тихо, крохотными шажками, все время держась рукой за стену. Я никуда не спешу. Да нет, спешу, конечно. Спешу побыстрее отсюда выбраться. Но надо сдерживаться. Вдруг преступник все-таки надумает воспользоваться коридором именно сейчас? К тому же темнота настолько полная, что зрение никак к ней не привыкнет.
И я стала потихоньку продвигаться. Ни на секунду не отрывала руку от стены. Постепенно осмелев, пошла быстрее. Коридор стал более резко спускаться. Потом был поворот налево и – еще через двадцать шагов – снова налево. Я поняла, что такой спуск фактически заменяет лестницу. Что, кстати сказать, в моей ситуации было весьма удачно. Если бы пришлось идти по ступенькам, мои шансы упасть возросли бы в несколько раз.
А затем впереди забрезжил свет. Сперва я обрадовалась, понадеявшись, что долгожданный выход близок. Но вскоре стало ясно: свет не дневной. Скорее, где-то впереди горел факел. Поэтому я очень долго стояла, прижавшись к стене, готовясь к тому, чтобы осторожно выглянуть из-за очередного поворота. Людей не увидела: в коридоре по-прежнему было пусто. Но факел далеко впереди действительно горел. А спуск между тем прекратился. Вместо того чтобы выбраться наружу, я попала на подземный этаж. Странно: не могу вспомнить, чтобы сюда вела хоть одна лестница.
По мере того как я приближалась к пламени факела, осматриваться становилось все легче. Постепенно я различила по правую руку пару зарешеченных дверей. Все-таки не зря особняк напомнил мне замок. Видимо, когда-то здесь держали заключенных.
Я шла все дальше. И уже была готова ускорить шаг, как вдруг услышала мужской голос:
– Кто здесь?
Вздрогнув, я остановилась. Сердце снова подскочило к горлу. Теперь я услышала шорох и негромкое звяканье, будто кто-то тряхнул решетку. И тут же раздался возглас:
– Пожалуйста, не уходите! Помогите! Умоляю вас, помогите!
Я замерла в нерешительности. Голос звучал хрипло, устало и одновременно отчаянно. Я позволила себе пару осторожных шагов и наконец увидела взывавшего о помощи. В одной из камер, вцепившись обеими руками в решетку, стоял мужчина. Высокий и очень худой, что подчеркивала откровенно висевшая на нем одежда. Молодой, но с сединой в волосах. Осунувшееся лицо, темные круги под глазами.
– Кто вы? – спросила я, на всякий случай продолжая держаться от камеры подальше.
– Меня зовут Норрей Грондеж.
От удивления я бы, наверное, села, если бы только было на что.
– Но вы же умерли! – воскликнула я и сразу же сообразила, что сморозила что-то не то.
– Как видите, не совсем, – невесело усмехнулся узник.
– И давно вы здесь оказались?
Если судить по внешнему виду, то давненько. Хотя одежда кажется вполне новой, пусть она ему и велика. Язык не повернется назвать эти брюки и рубашку обносками. К тому же, немного успокоившись, я стала замечать сквозь прутья решетки различные предметы, как правило, не размещаемые в тюремных камерах. К примеру, свет факела позволил мне разглядеть стул, несколько книг, гусиное перо с чернильницей и даже деревянный сундук приличных размеров. Похоже, кто-то постарался сделать заключение Норрея максимально комфортным.
– Пять лет назад, – послышался ответ.
Значит, с того самого момента, когда он якобы погиб, спасаясь от преследования.
– Кто же так с вами обошелся?
Я все никак не могла понять, что же произошло пять лет назад.
Снова горькая усмешка.
– Мой отец.
– Барон Грондеж? – изумилась я. Довольно странный поступок по отношению к собственному сыну.
– Он самый. Вы были с ним знакомы?
– Не совсем, – уклончиво ответила я, не желая вдаваться в детали. – Я только недавно впервые приехала в этот дом. Вы знаете, что ваш отец скончался?
– Знаю, – с грустью кивнул Норрей. – Наверное, в это трудно поверить, но мне действительно жаль. Он был хорошим человеком, хотя и не без странностей.
Последнее слово было произнесено с особой горечью. Молодой человек давал понять, что странности отца стоили ему чрезвычайно дорого.
– Может быть, вы расскажете мне, что случилось? – предложила я.
– Конечно, – согласился он. – Мне так мало приходилось с кем бы то ни было разговаривать последние годы. Странно даже, что я не разучился говорить… Простите, не могу предложить вам сесть. – Он смущенно развел руками.
