Подруги матери, Мелани и Филиппа, собственных детей так и не завели. Они стали крестными Элен и разделили с ней основную часть ее детства, живя в одном доме с ее матерью. У них то и дело появлялись какие-то приятели, приезжавшие для того, чтобы увезти дам на свидание. Иногда они даже присутствовали за завтраком. Мужчины тогда бывали небриты и за столом разговаривали хриплыми голосами, но в основном все эти ухажеры представляли собой нечто вроде забавного фона ее жизни; их манеры и внешность критически разбирались с большим весельем, прежде чем те исчезали окончательно. Хотя Мелани в конце концов, когда ей было уже за пятьдесят, вышла замуж на стеснительного, непроницаемого мужчину. Тот, похоже, делал ее весьма счастливой и при этом не слишком мешал ее общественной жизни.
— Это как иметь сразу трех матерей, — обычно говорила Элен, и это было чистой правдой.
Три успешные, своевольные, одинокие женщины в равной степени влияли на Элен в процессе ее взросления.
— Я как будто росла в лесбийской коммуне, — продолжала Элен, но когда повзрослела, то перестала это говорить, потому что ей уже хотелось производить впечатление умудренной опытом и беспристрастной. К тому же, возможно, это могло выглядеть немножко неуважительно по отношению к лесбиянкам, тем более что на самом-то деле Элен понятия не имела, каково это — жить в лесбийской коммуне, а заодно не знала и того, существуют ли вообще такие коммуны. — Так что мой отец был, по сути, всего лишь донором спермы. Только он этого не знал. — Так Элен обычно заканчивала свою историю.
Как правило, в итоге возникало энергичное обсуждение, и собеседники могли говорить что-нибудь вроде: «Ага! Так вот откуда у тебя этот дар к гипнозу — от твоего отца-спиритуалиста и от бабушки с картами Таро!» Как будто они были первыми в мире, кому это пришло в голову. А кто-нибудь даже принимался восхвалять поступок ее матери, хотя другие могли вежливо — или не слишком вежливо — высказать свое неодобрение.
Элен ничего не имела против неодобрения. Она и сама-то не была уверена, что согласна со всем этим, но знала: ее матери совершенно наплевать, кто и что об этом подумает. А поскольку Элен рассказывала свою историю много раз, то постепенно как бы отстранилась от нее. Это походило на историю Джулии о том, как ее отец похитил Джулию и ее брата во время мучительного процесса об опеке между ее родителями. Он даже перекрасил им волосы в каштановый цвет. Потом была безумная погоня. Элен знала, что некогда Джулия испытывала сильные чувства при этих воспоминаниях. Возможно, до сих пор они сохранились на подсознательном уровне, но теперь все это превратилось просто в интересный, завлекательный рассказ. Подходящий для вечеринок.
Патрик внимательно выслушал историю Элен, а в конце сказал:
— Для твоей матери это лишь к лучшему, но мне жаль, что у тебя не было настоящего отца.
— Невозможно сожалеть о том, чего у тебя нет, — возразила Элен, хотя и сама не ощущала в том уверенности, однако она уж точно не рыдала в детстве в подушку, тоскуя по «папочке». — Может быть, все было бы иначе, если бы я была мальчиком.
— Думаю, дочери точно так же нуждаются в отцах, — мрачновато произнес Патрик.
Эта его серьезность заставила Элен влюбиться в него еще чуточку сильнее и даже представить, как он нежно держит на руках малышку (ну да, конечно, их собственную с Элен дочку) — как мужчина в рекламе детской присыпки.
А теперь он спрашивал: «А твой отец просто исчез?» — как будто на самом деле и не слушал по-настоящему или слышал это на какой-нибудь вечеринке много лет назад и не мог припомнить подробности.
Это выглядело уж слишком разочаровывающе. Элен вновь ощутила то тошнотворное тревожное чувство. А что, если ей просто захотелось безумно влюбиться в этого человека? Что, если все это гигантский самообман? Что, если на самом деле он поверхностный, самовлюбленный болван?
Интересно, была бы Элен более подготовлена к тому, чтобы выбрать достойного мужчину, если бы росла рядом с отцом? Возможно. То есть на самом деле почти наверняка. После того как мать так отреагировала на ее вызывающее предположение о встрече с отцом, Элен принялась изучать психологию дочерей, лишенных отцов. Даже сделала кое-какие распечатки, отметив наиболее интересные места желтым маркером.
— И чего ты, собственно, ждешь от меня в связи с этим? — спросила мать, увидев листы. — Чтобы я всегда возвращалась домой вовремя и понимала тебя?
— Чтобы ты почувствовала себя виноватой, — ответила ей Элен.
Анна засмеялась. Понятия вины не было в ее эмоциональном словаре.
— Извини, — сказал Патрик, когда светофор сменился на зеленый и их машина немножко продвинулась. — Я знаю, ты никогда не видела своего отца. Просто нервничаю. У меня такое чувство, словно я должен пройти собеседование перед приемом на работу. Я не слишком опытен в этом деле и с трудом справляюсь, особенно когда мне очень хочется получить работу.
Элен посмотрела на Патрика и заметила, как на его лице мелькнуло выражение почти пугающей ранимости. И на мгновение он стал очень похож на собственного сына.
— А когда я нервничаю, то начинаю болтать всякую ерунду, в которой и смысла-то никакого нет, — продолжил Патрик. И тут же нахмурился, глянув в зеркало заднего вида. — К тому же я немного рассеян, потому что наша подруга вернулась.
— Подруга? — переспросила Элен.
— Наша чокнутая подружка. Она едет за нами.
— Саския снова нас преследует? — Элен резко развернулась на сиденье и внимательно осмотрела идущие позади автомобили. — Где? Какая машина?
— Да, это просто потрясающе! Фантастично! Это именно то, что тебе по-настоящему нужно: чтобы твоя бывшая тащилась за тобой, когда ты впервые едешь знакомиться с семьей твоей подруги! — бормотал Патрик.
— Да, но где она?
Ремень безопасности сдавил шею Элен. Прямо позади них тащился грузовик, за рулем сидел мужчина, он закрыл глаза и барабанил пальцами по здоровенному рулю, а его губы при этом шевелились, потому что он подпевал какой-то песенке.
— В соседнем ряду, на пару машин сзади, — сказал Патрик. — Не беспокойся. Я намерен от нее оторваться.
Он резко нажал на акселератор, и машина рванулась вперед. Элен повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как светофор поменял свет с желтого на красный. Когда же вновь посмотрела назад, они уже пересекали перекресток, оставляя позади волну застывших автомобилей.
— Какого цвета машина? — в отчаянии спросила она. — Какого цвета?
— Ушли, — радостно сообщил Патрик. — Смотри-ка, мы уже едем дальше.
— Отлично, — вздохнула Элен, потирая ноющую шею.
* * *
Я потеряла их на светофоре и не смогла понять, в какую сторону они повернули.
Может быть, они собирались на встречу с какими-то ее друзьями. У Патрика нет никаких знакомых, живущих в этой стороне.
Я видела, как Элен развернулась. Интересно, не пыталась ли она увидеть меня? Патрик, наверное, заметил, что я еду следом. Когда он осознает, что я за спиной, то тут же газует и потом ведет машину крайне неровно. Иногда тычет в мою сторону пальцем. Один раз я даже видела, как ему выписали штраф за то, что, пытаясь уйти от меня, он повернул направо там, где это было запрещено. Я даже почувствовала себя виноватой, потому что Патрик всегда гордился тем, что за двадцать лет вождения его ни разу не штрафовали. Я послала ему на работу бутылку вина в качестве извинения. Вино выбрала со значением. Белое «Пеппер три». Мы обнаружили это вино, когда в последнее лето, проведенное вместе, ездили в долину Хантер. А потом купили целый ящик и буквально привязались к нему. Так что не представляю, как бы он мог выпить это вино, не думая обо мне. Но в тот вечер я ждала у его офиса — и видела, как одна из тех девушек, с которыми он работает, вышла к своей машине, держа в руках ту самую — мою — бутылку вина. Я узнала подарок, потому что завернула его в красивую синюю бумагу. Патрик не потрудился даже развернуть упаковку. Просто отдал вино той девушке.
