Так что я притворилась больной и отправилась на пляж, чтобы научиться кататься на доске.
Это оказалось труднее, чем я ожидала. Доска была скользкой. Почему она такая скользкая? Я просто не могла удержать ее под собственным животом. И постоянно с нее соскальзывала. Но ведь когда я видела, как другие люди это делают, мне это вовсе не казалось сложным. Наверное, даже доска меня не желает.
А потом, когда наконец я сумела удержаться на ней, то никак не могла рассчитать время так, чтобы поймать волну.
Я думала: если это могут даже шестилетние мальчишки, то со мной-то что не так?
Я думала: другие люди находят любовь, и рожают детей, и обзаводятся семьями, но со мной-то что происходит.
Я думала: другие люди не страдают одержимостью по отношению к своим бывшим, так что же со мной-то происходит?
В припадке раздражения я даже подумала о том, не отпустить ли доску в море, на свободу, но это уж слишком бессмысленная расточительность, а мне и без того было достаточно стыдно за то, что я просто так взяла выходной.
Я возвращалась к машине, шмыгая носом, замерзшая и обозленная, потому что не могла даже удобно взять дурацкую доску. По пути увидела того самого мужчину с молодежной стрижкой, который обратил на меня внимание в тот день, когда я заснула на пляже в красном платье. Он шел к воде, легко держа под мышкой свою доску.
— Как волна? — спросил незнакомец.
— Дурацкая, — бросила я не останавливаясь.
Когда я подошла к машине, мой мобильник вовсю трезвонил.
Это была гипнотизерша.
* * *
Первый опыт совместного полета вызвал у Элен и Патрика приступ повышенной болтливости и излишне их взволновал. Они хихикали, когда стюардесса с чрезвычайно серьезным лицом демонстрировала, как нужно действовать в экстремальной ситуации, хотя больше никого это, похоже, не веселило. Они купили какие-то романы, чтобы почитать в пути, но держали книги открытыми на коленях и продолжали общаться.
Патрик выглядел в особенности воодушевленным.
— Я ведь даже не спросил тебя, бывала ли ты прежде в Нузе, — сказал он, когда самолет поднялся в воздух.
— Нет, не бывала. А ты?
— Всего раз. Вообще-то, я именно там познакомился с Саскией.
Элен отметила, что это был один из тех редких случаев, когда Патрик говорил о Саскии так, словно та самая обычная девушка.
— А как вы познакомились? — Она постаралась, чтобы ее голос звучал беспечно, скрывая свой жадный интерес.
— Мы оба были в Нузе на какой-то конференции, — пояснил Патрик. — Она же занимается планировкой городов, я не говорил? Ну, как бы то ни было, на одном из заседаний мы сидели рядом. Все это странно, потому что тогда я был словно не в себе, думаю, из-за сильного потрясения после смерти Колин, а Саския выглядела такой разумной, здравомыслящей. Она обожала долгие пешие прогулки и взяла меня на одну — по Национальному парку. А я ничем подобным никогда не занимался, и вдруг, совершенно внезапно, у меня заколотилось сердце, я начал глубоко дышать, и потрясающие пейзажи вокруг почему-то вызвали у меня ощущение, что я снова могу быть счастлив.
— Эндорфины, — заметила Элен. — Нам надо устроить несколько хороших прогулок в эти выходные.
А когда ты наполнишься гормонами счастья, я скажу тебе о ребенке.
— С удовольствием. Мы тогда с Саскией каждый выходной отправлялись на прогулки по парку, но потом у нее что-то случилось с ногой. Она уже не могла далеко ходить, нога начинала болеть. И это ее по-настоящему расстроило.
— А что у нее случилось с ногой?
В этой истории было нечто странно знакомое. Может быть, Патрик уже рассказывал ей о ноге Саскии? Нет, Элен была уверена, что запомнила бы. Она ведь так тщательно копила все сведения о Саскии, которые Патрик сообщал ей.
— Никто не мог этого понять. Она ходила от одного врача к другому, посещала физиотерапевтов — все без толку. Один специалист предположил, что проблема кроется в голове, и Саския так на него разозлилась, что сразу ушла.
Элен отчетливо уловила мимолетное чувство панического страха, как будто она вдруг вспомнила, что не выключила плиту.
— Иногда ей приходилось выносить на кухню стул, чтобы сидя готовить ужин, — задумчиво продолжал Патрик. — Эти боли очень ее изменили. Она ведь всегда была спортивной. Я пытался ей сочувствовать, но вскоре разочаровался, потому что ничем не мог ей помочь. А она думала, что я теряю терпение, но это было не так. Я просто дьявольски разочаровался сам в себе, поскольку ничего не мог исправить. Мне это напоминало о днях, когда болела Колин. Такие бесполезные, бессмысленные чувства. Как будто ты проигрываешь схватку и при этом даже сдачи дать не можешь.
Патрика отвлекла подошедшая стюардесса.
— Может, нам стоит выпить? — спросил он Элен. — Придется заплатить, так что это не кажется декадентством. На дешевых рейсах всегда возникает такая проблема.
Это ведь не просто совпадение?
Элен чуть не произнесла вслух, чтобы проверить подобную возможность: «Надо же, забавно! У меня как раз есть клиентка с точно такой же проблемой». Вот только Элен уже предчувствовала, что никакое это не совпадение, и знала, что Патрик сразу это поймет.
Дебора.
Как ее фамилия?
Дебора Вандерберг.
Элен отчетливо увидела перед собой лицо Деборы. Она опоздала на самую первую их встречу. И выглядела немножко странной, немножко неуравновешенной, но ведь многие из ее клиентов казались странными и неуверенными в себе на первых сеансах. Это происходило просто потому, что раньше они никогда не встречались с гипнотерапевтами и не знали, чего ожидать. Новички настороженно оглядывались по сторонам, как будто подозревали, что кто-то готовится сыграть с ними шутку.
— У меня постоянно болит нога, — сообщила тогда Дебора и провела ладонью по длинному, стройному бедру, обтянутому синими джинсами.
Она рассказала Элен, что иногда ей даже приходится сидя готовить ужин. Она рассказала об одном «сообразительном» докторе, который спросил, не переживала ли она в последнее время каких-нибудь стрессов, а она так разозлилась от предположения, что боль — это плод ее фантазии, что ушла, не сказав ему ни слова.
Дебора и есть Саския.
Саския — это Дебора.
Все это время Элен была буквально одержима Саскией, а оказывается, она уже познакомилась с ней и даже разговаривала. Саския приходила к ней домой! Она была высокой и поражающей воображение. С глазами интересного цвета. Ореховыми. Почти золотыми. Как глаза тигра. Элен всегда замечала глаза. Это потому, что она выросла в свете необыкновенных фиолетовых глаз матери. Хорошо одета. С отличной дикцией. Ее просто невозможно вообразить в роли преследовательницы. У Элен не создалось определенного образа Саскии, но все же она представляла ее невысокой, смотрящей искоса, нечто вроде испуганной безумной мышки. Почему она полагала, что высокие люди не могут быть безумными? Потому что они выглядели так, словно владеют всем миром? Или потому, что Элен восхищалась ими и страстно желала иметь такие же ноги?
