– С удовольствием! – воскликнул Рафферти.
В разговоре возникла пауза, а я искал ответ на собственный глубоко личный вопрос, поскольку, чем дальше я размышлял о том, как Холмс и Рафферти одурачили меня наравне с Магнусом Ларссоном и посетителями таверны, тем больше злился. Наконец я не выдержал:
– Теперь, когда вы покончили со своими делами в «Маджестик», я хотел бы узнать, почему вы не поставили в известность меня?
Рафферти потупил взор, так что сразу было видно глубокое раскаяние, и ответил:
– Вы должны винить меня, доктор, и никого более. Мистер Холмс, разумеется, целиком и полностью доверяет вам, как и я. Но меня терзали сомнения. Можно было бы заранее открыть вам наш план, и лично я не возражал бы, но при этом я понимал, что если кому-то из посетителей достанет мозгов раскусить нас, то мы попадем в передрягу, поскольку пьяные лезут в драку не разбираясь. Так что я решил, что вы будете нашей канарейкой в клетке.
– Какой еще канарейкой? О чем вы?
– В старину, когда горняки спускались в забой, то для подстраховки брали с собой канарейку. Говорят, эти птички любят свежий воздух, а если чувствуют примесь метана или угарного газа, тут же падают и околевают, бедняжки. Если такое случалось, горняки понимали, что пора двигаться в противоположном направлении. Вот, доктор, я решил, что вы будете нашей канарейкой: если Холмс сможет одурачить вас, своего самого преданного и доброго друга, то все будет нормально. Как только у вас появятся подозрения, значит, и остальные засомневаются, а тогда стоит задуматься о быстром отступлении.
– Другими словами, мой дорогой Уотсон, вы были лакмусовой бумажкой, – сказал Холмс, – от которой зависела наша безопасность.
Я не счел подобное объяснение достаточным.
– Вряд ли это комплимент, что вы с мистером Рафферти считаете меня своей сторожевой канарейкой. Но, судя по всему, вы насладились своим глупым спектаклем, так что здесь не о чем говорить.
До отеля мы добрались ближе к полуночи, но ни Холмс, ни Рафферти не проявляли ни малейших признаков усталости, хотя их день начался рано. Я мог лишь поражаться той энергии, с которой они взялись за расследование, поскольку сам к этому времени уже мечтал улечься спать. Однако стоило нам оказаться в холле гостиницы, как Холмс, которого Господь, похоже, наделил даром не спать сутками, заявил, что ему нужно немедленно позвонить.
– Уже очень поздно, Холмс, – заметил я. – Кому вы собрались звонить в такой час?
– Да есть один известный нам джентльмен в Чикаго, который как раз предпочитает ночное время, – ответил Холмс. – Возможно, удача улыбнется мне и он окажется подле телефона. Почему бы вам с мистером Рафферти не выкурить пока по сигаре, а я проверю, на месте ли наш друг Вулдридж.
Теперь я понял, до кого Холмс пытается дозвониться: Клифтона Вулдриджа действительно можно было с полным правом назвать нашим другом, пусть мы и не виделись после расследования дела о ледяном дворце. Вулдридж был одним из самых прославленных полицейских детективов Чикаго, известным беспощадностью к преступникам и своей способностью, как он сам это называл, «производить шумные аресты». Он устроил нам с Холмсом памятную экскурсию по печально известному району Леви, после того как мы приехали туда расследовать, как потом оказалось, пустяковое дело от имени Поттера Палмера, магната, сколотившего состояние на торговле недвижимостью и гостиничном бизнесе. С тех пор Холмс и Вулдридж периодически общались.
Холмс направился к маленькому столику у стойки портье, где находился телефон, а дежурный тем временем приметил Рафферти и жестом подозвал к себе:
– Для вас сообщение. Принесли около десяти вечера.
Рафферти взял записку, которая была написана на листке с гербом нашего отеля, быстро прочел и спрятал в карман.
– Спасибо, мальчик мой, – сказал он дежурному, но ни словом не обмолвился мне о содержании записки.
Пока Холмс пытался дозвониться, мы с Рафферти вняли совету нашего друга, вернулись в холл, нашли удобные кресла и закурили. Рафферти, который был замечательным рассказчиком, развлекал меня историями о том, как он работал горняком, а потом водил грузовые фургоны до Невады в сказочную эру Комсток-Лоуд
[17]
.
– После того как они нашли жилу «Большая бонанца», вроде в семьдесят третьем, как я помню, из тамошних шахт стали вывозить столько руды, что впору было серебром дороги мостить. Опасная была работенка. Кругом мародеры, да прибавьте к этому обычный набор из вооруженных бандитов, шулеров, всяких мошенников и ребят с охотничьими ножами вроде того, что оставил мне на лбу маленькую отметину на память. Скажите, доктор Уотсон, вы когда-нибудь видели мое секретное оружие?
– Не думаю, – честно ответил я, недоумевая, что же за новую диковину собирается открыть для меня старина Шэд.
– Тогда пойдемте в мой номер. Вам понравится.
Я взглянул на Холмса; тот о чем-то торопливо беседовал по телефону. Рафферти тоже увидел это:
– Похоже, мистер Холмс дозвонился-таки. Зная его, могу обещать, что он проговорит еще какое-то время. Мы запросто успеем подняться и взглянуть на красоту.
Я проследовал за Рафферти в его номер, а там он пошарил рукой под кроватью и вытащил длинный, отделанный кожей ящик, в котором лежал самый большой пистолет, какой мне только доводилось видеть. Ствол длиной около двух футов с восьмигранным сечением крепился на никелевое ложе с коричневой рукоятью. Только когда Рафферти достал из коробки то, что он обозвал «скелетным прикладом», и присоединил к пистолету, я понял, что пистолет можно использовать и как винтовку.
– Красотища, да? – спросил Рафферти, который оказался настоящим ценителем оружия. Как я позднее выяснил, в его коллекции было двадцать пять экземпляров, и он обычно носил с собой как минимум два пистолета. – Называется карманной винтовкой, доктор. Я купил первую в Виргиния-Сити году в семьдесят третьем или четвертом, когда их только-только начали выпускать.
– Но зачем нужен пистолет, который превращается в винтовку? – недоумевал я. – Разве недостаточно обычного ружья, если, скажем, охраняешь груз серебра?
– Определенно, но иногда неудобно таскать с собой винтовку, например если руки заняты мешками с серебряными слитками. Со мной один раз приключилась такая история на грузовой станции в пустыне. Я оставил ружье в фургоне, а разбойник, который лежал в засаде, выстрелил в меня с нескольких сот ярдов, решив, что я легкая добыча. Он хотел, разумеется, заполучить слиток, который я вез. Но бедолага не знал, что со мной мистер Стивенс
[18]
. Я порылся в куче тряпья, извлек свое секретное оружие, подождал, пока разбойник приблизится, и убил его. Попал со ста ярдов, четко в лоб.
