– Брук? – спрашивает голос. Это мужскй голос, и я знаю, что он мне знаком, но не помню, откуда.
– Брук? – мягко спрашивает он еще раз.
Я чувствую на своем плече руку, которая меня нежно трясет.
Мне удается раскрыть глаз пошире и я наконец могу разглядеть лицо: Бен. Он наклоняется надо мной и легонько расталкивает меня, стараясь убедиться, что я жива.
– Это тебе, – говорит он.
Слышится звук пластика по металлическому полу и в нос мне бьет запах еды. Но я слишком слаба, чтобы смотреть на нее, и вообще не совсем понимаю, что происходит.
– Мне нужно идти, – говорит он. – Пожалуйста. Я хочу, чтоб ты поела.
Секунду спустя доносится звук открываемой двери и в комнату проливается свет. Слышится топот ботинок, звон цепей – снимают наручники. Затем шаги стихают, дверь закрывается и в этот момент я внезапно осознаю: они только что увели Бена.
Я хочу поднять голову, открыть глаза и окликнуть его. Поблагодарить его. Предостеречь. Попрощаться.
Но моя голова слишком тяжела, чтобы я могла поднять ее, а глаза непроизвольно закрываются. Через минуту я погружаюсь в глубокий сон.
* * *
Не знаю, сколько прошло времени до того, как я проснулась. Я чувствую холодный металлический пол половиной лица и в этот раз мне удается медленно поднять голову и прийти в себя. Голова раскалывается, а каждый уголок тела ноет.
Когда я сажусь, я чувствую острую боль в ребрах, по обеим сторонам. Мое лицо опухло, оно все в шрамах и ссадинах, а плечо доставляет невыносимые страдания. Хуже всего невероятная пульсация в лодыжке – невыносимая боль пронзает меня, когда я пытаюсь выпрямить ногу. Сначала я не могу понять, откуда она, но затем вспоминаю: укус змеи.
Упершись одной рукой, у меня получается приподняться повыше. Я оглядываю темную комнату в поисках Бена. Но его нет. Я одна.
Передо мной стоит нетронутый поднос с едой. Его едой. Я вытягиваю руку и трогаю: холодная. Я расстраиваюсь, что он оставил ее; я уверена, что она нужна ему не меньше, чем мне. Я понимаю, чего ему стоило пожертвовать мне пищу. Это был его последний ужин, а затем они потащили его драться. Мое сердце задрожало от этой мысли. Это значит, что он, конечно же, уже мертв.
Я смотрю снова вниз на поднос; кажется, что это еда мертвого человека. Я не могу заставить себя прикоснуться к ней.
Слышится грохот ботинок по коридору и металлическая дверь распахивается. Внутрь проходят четыре охотника, которые хватают меня и выволакивают из комнаты. Трудно описать боль, которую я чувствую, когда мне приходится встать и пойти. Моя голова очень тяжела и комната вращается, я не знаю, удастся ли мне не отключиться.
Меня толкают вниз по коридору и, пока я иду, рев толпы все нарастает. Мое сердце падает, когда я понимаю, что меня ведут назад на арену.
Если они думают, что я могу драться снова, это просто смешно. Я едва могу идти. Кто угодно, кто выйдет со мной на ринг, получит легкую добычу. У меня не осталось ни малейшего стремления драться – и совсем нет сил, даже если бы и было стремление. Я уже отдала арене все, что могла.
Меня токают последний раз из туннеля на арену. Рев стоит оглушшающий. Я щурюсь от яркого света, когда меня ведут по проходу, и считаю свои последние минуты.
Толпа подпрыгивает на ноги при виде меня. Они неистово топают. В этот раз вместо свиста и улюлюканья, они явно демонстрируют свою любовь ко мне.
«БРУК! БРУК! БРУК!»
Нереальное ощущение. Я достигла славы, делая то, что я ненавидела, в последнем месте на земле, где бы я хотела славы.
Меня снова толкают вдоль ринга, назад к металлической лестнице. Я смотрю наверх и вижу открытую клетку, беспомощно я забираюсь туда.
Когда я вхожу, толпа сходит с ума.
Я все еще наполовину сплю и все кажется мне нереальным, я не могу понять, делала ли я это раньше или это был сон. Я смотрю вниз на свою израненную ногу и понимаю, что все было на самом деле. Я не могу поверить. Я снова здесь. На этот раз, на верную смерть.
Они не шутили, когда говорили, что у них не бывает выживших. Теперь я вижу, что исключений не будет.
Я стою на пустом ринге и оглядываю стадион, думая о том, кто будет моим следующим соперником, откуда он появится. Неожиданно с дальнего края стадиона слышится рев толпы. Туннель открывается и входит второй боец. За свитой охранников я не могу разглядеть, кто это. Толпа сходит с ума, когда он подходит ближе. Но он загорожен все время, пока идет к рингу, пока взбирается по лестнице, пока клетка не открывается и его не заталкивают внутрь я не вижу, кто это.
В это миг во мне исчезает последнее желание драться.
Я в ужасе.
Этого не может быть.
Точно в таком же шоке передо мной стоит Бен.
Двадцать один
Я стою в потрясении, глядя на Бена, который выпучил глаза. Я не знала, что они могут быть такими жестокими. Из всех людей, с кем они могли меня столкнуть, почему они выбрали именно его?
Толпа похоже замечает, что мы знакомы, – и ей это приходится по вкусу: они визжат и орут, когда клетка с шумом захлапывается. Они бешено делают ставки, желая увидеть, кто из нас первым решит убить другого.
Бен выглядит совершенно потерянным и явно не в своей тарелке. Наши глаза встречаются и мы понимаем друг друга. Его огромные голубые глаза, такие нежные, сейчас глядят с надрывом. Он выглядит заблудившимся мальчиком. Я уже вижу, что он никогда не поднимет и пальца на меня.
До этого момента, я была готова просто покорно сойти в могилу. Но теперь, увидев здесь Бена, также попавшего в серьезную передрягу, такого беззащитного, моя воля к жизни возвращается. Мне нужно найти способ выбраться отсюда. Я должна спасти нас. Если не для себя, так для него.
Я быстро думаю, мое сердцо бешено бьется в груди, делая миллион ударов в час, я стараюсь сосредоточиться, выбросить из головы оглушающую толпу.
Толпа взрывается свистом и улюлюканьем, злясь, что никто из нас не начинает драку. В конце концов их разочарование перерастает в ярость и они начинают кидать в клетку что попало. Тухлые томаты и всевозможный хлам ударяются о металл, градом обрушиваясь на клетку.
Неожиданно я чувствую удар током в почках, оборачиваюсь и вижу электропогонялку, просунутую через сетку клетки. Охотник быстро втягивает ее, когда я пытаюсь вырвать ее у него. В это же время они ударяют током и Бена. Это низко: они пытаются заставить нас действовать, пробудить в нас ярость, столкнуть ближе друг с другом. Толпа одобрительно шумит.
Но мы продолжаем стоять, глядя друг на друга и не желая драться.
– Ты отдал мне свой последний ужин, – говорю я ему сквозь шум толпы.
Он медленно кивает, слишком остолбенев от ужаса, чтобы говорить.
