— Тебе не кажется, что где-то горит? — спросил он, поддерживая черта, — Паленым несет.
— Чердак горит. — Гуча принюхался. — Тушить надо!
Волшебник щелкнул пальцами, и над крышей появилась полновесная грозовая тучка. Дождик намочил крышу.
— Не туда поливаешь, ты голову туши — уже капюшон тлеет?
Отшельник передвинул тучку и подставил голову под дождь.
— Как я понял, чердак — это голова? — спросил он.
— Правильно. Сейчас еще должны крякнуть утки. — И точно, полянку усыпали свежеподстреленные утки.
Отшельник взял одну, что-то пробормотал, и по поляне поплыл аромат жареного мяса. Птица покрылась хрустящей золотистой корочкой.
— Крякнули, говоришь, — пробубнил старик, пережевывая утятину. — Надо будет запомнить. О, а это что?
Аминат нагнулся, поднял с земли чистенький беленький череп и, задумавшись, уставился в пустые глазницы.
— Я его где-то видел. — Он снова задумался. — Нет, не вспомню, но больно уж у этого жмурика знакомая физиономия!
Полянка тем временем заросла коноплей, в центре появился разбойничий лагерь с тощим атаманом. Разбойник сидел на худой лошаденке, которая почему-то была привязана к гнилой коновязи. Потом на фоне нищего притона появился мускулистый парень с глупой мордой бычка-опойка и грустно замычал.
— Чайник, травка, яма, бык, — прокомментировал эти чудеса черт. — Чайник — это череп, яма — воровской притон, тот парнишка с глупым лицом — бык, а травка, она и в Африке — травка.
— Шалит кто-то, ох шалит! — Аминат щелкнул пальцами — и все исчезло.
— Ты знаешь, что случилось? — вскинулся Гуча.
— Все проще пареной репы, — сказал отшельник и тупо уставился на неаппетитный овощ, появившийся у него в руках. — Кто-то забрался в мою башню и по глупости открыл заслонку. Хочешь репку? Пареную?
— Да на кой мне твоя репа! Она мне и сырая не нравится, а пареную тем более есть не буду, даже если сама в рот полезет! — Репа выскочила из рук Амината и оказалась у Гучи во рту.
— Вот гадость-то, тьфу! Все забываю, что за словами следить надо. О какой заслонке ты говорил? Меж параллельными, что ли?
— Ты лучше спроси, о каком недоумке я говорю!
— А что спрашивать? Это сынок мой шалит, Аполлоша. Говорят, он первый озорник в Иномирье. — Черт покраснел и отвел глаза. — Вот только случится если что с мальцом, то не снести мне головы! Непобедимая мне ее отрубит!
— Да, Брунгильда — женщина серьезная, только вот даже такой умный ребенок, как ее сын, с заслонкой не справится. Ее еще мой дед ставил. На века закрывал, чтобы прохода не было. Только маленькую щелочку оставил, с игольное ушко, — для волшебства.
— Да что за проход? — снова повторил вопрос Гуча. — Меж параллельными мирами?
— Параллельные, перпендикулярные, наклонные — какая разница! Не в том суть. — Аминат посмотрел на белые облака и улыбнулся. — Вот видишь облака?
— Вижу.
— Красиво?
— Красиво!
— А если в эти красивые облака на Гризеллиной метле залететь? Как оно будет?
— Сыро, — ответил черт, не понимая, к чему клонит отшельник.
— Правильно, будет сыро, — Аминат немного помолчал, глядя на небо. — А теперь представь, что весь мир от самой земли покрыт такими вот красивыми облаками. Жить в облаках, дышать в облаках, любить в облаках…
— Жутко. — Гуча поежился, живо представив такое существование.
— Так вот, тот мир — как облако.
— Что, так же сыро?
— Нет. — Отшельник снова посмотрел на небо, полюбовался пушистыми белыми облаками и вздохнул: — Так же нехорошо. Жить, конечно, можно, но…
— Но жить в облаках, дышать в облаках, любить в облаках… — бормотал Гуча.
На полянку опустились тучки, окружили избушку, сидящих на крыльце мужчин и бутылку с настойкой меж ними. Одежда на собеседниках сразу пропиталась сыростью, борода Амината намокла и потяжелела а черт, хватив полную грудь густого, словно кисель, тумана, поперхнулся и закашлялся.
— Что это?
— Облака, — просто ответил отшельник. — А ну, брысь отсюда!
Тучки стали беленькими котятами и, обиженно мяукая, бросились врассыпную.
— Ну и кто мог такое сви…
— За словами следи. — Аминат закрыл рот неосторожному Гуче широкой ладонью. — Устал я уже этого безобразия! Думаешь, легко все это в порядок приводить? А что в мире творится — даже представить боюсь! Вот трактирщик — ну купил жене пояс верности в подарок. Так ведь мало мужику показать он еще и замок навесной на него приспособил. Не смейся, я серьезно — амбарный замок купил. А какой женщине такой подарок понравится?
— Я представляю, как Басенька разъярилась! — расхохотался Гуча.
— Не, ты не представляешь! Вот Альберт мне рассказывал, но такими словами, что я толком не понял!
— А почему он вдруг невесомым стал?
— Потому что когда у Басеньки устала рука, она сказала: «Чтоб тебя ветром сдуло». Его и сдуло.
— А рука от чего устала? — не унимался смешливый черт.
— Подарком по голове колотить — бельишко само не легонькое, а с полупудовым замком в комплекте совсем неподъемное для женских ручек!
— Насмешил. — Черт помрачнел. — Так ты говоришь, парнишка не мог сам заслонку убрать?
— Нет, точно не мог. — Тут не только сила нужна, но и знание магии. Хотя бы начальное, но необходимо, — объяснил волшебник Аминат. — Интересно, кто 6ы мог это сделать?
— Выходит, что этот мошенник не совсем удрал, — подумал вслух Гуча. — Получается, что он все-таки немного колдун.
— Кто?
— Тентогль. Встречал такого? Сухонький такой мужичонка, с бородкой — описал преступника очевидец событий во Фрезии.
— Тентогль, говоришь?
— Ну.
— Тентогль, — рыкнул Аминат и кинулся в избу. — Тентогль!
Из избушки донесся рокот приближающейся бури и жалобный звон многочисленных склянок.
Гуча дернулся было — посмотреть, что там происходит, но передумал. Волшебники, они народ вспыльчивый, скажут что-нибудь в гневе, а потом и не вспомнят, кого заколдовали и как.
Дверь с треском распахнулась, на пороге появился отшельник в полном походном снаряжении — с посохом, больше похожим на оглоблю, и с сумой через плечо.
— Тентогль, паршивец, — прошипел он и зашагал в сторону леса.
Гуча представил, как эта дубина опустится на голову козлобородого афериста, и поежился. Затем, спохватившись, схватил свою торбу, догнал отшельника и пошел рядом.
— Аминат, ты давно знаком с ним? — спросил он скорее для того, чтобы снять напряжение.
