Конь бешено рыл копытами землю и продолжал таранить камень, стараясь добраться до наглеца.
— Что он делает? — удивился отшельник.
— Не знаю, он же Тыгдынский конь, так что у Тыгдына и спрашивай! — ответила Кваква и прибавила скорость, догоняя мужчин.
А у тех словно выросли крылья — ребенок был в опасности, и они неслись на помощь, не чувствуя под ногами земли.
Камень под ударами мощных копыт шатался, от основания побежали мелкие трещины, посыпались осколки. Аполлоша упал, потеряв равновесие при очередном толчке, но быстро поднялся на ноги.
Ситуация была опасной, но ребенок этого, кажется, не понимал. Гуча бежал впереди всех и слышал, что он кричит.
— Не отгадал! Не отгадал! — вопил мальчишка.
— Так не бывает, — ржал в ответ конь, — я всегда отгадываю!
Тогда ответь, как упадет кошка, если ее спину намазать маслом?
— На лапы, — рыкнул взбешенный конь, видимо, мальчик давно мучил его этим вопросом. — Кошки всегда падают на лапы!
— А вот я неправильно! Она же маслом намазана, а бутерброд всегда падает маслом вниз!
— Тогда на спину! — взревел конь и снова у ударился грудью о камень.
— Не так! Не угадал! Кошка всегда падает на лапы, как же она на спину упадет?
— Тогда на лапы… — Бух! Камень снова тряхнуло.
— А-а у нее спина в масле… — Мальчик упал.
— Тогда на ноги… на спину… на масло… — Конь снова разбежался и ударил каменную громаду грудью.
— Я победил! Так нечестно, я же победил! Ты обязан меня возить!
— Давай другую загадку!
— Ладно? Что было сначала — курица или яйцо?
— Курица, — ответил Тыгдын, точно зная, что куры несут яйца.
— А откуда эта курица вылупилась? — не унимался Аполлоша.
— Из яйца! — Конь опять-таки точно знал, что куры вылупляются из яиц.
— А кто это яйцо снес?
— Курица-а-а…
— А откуда она вылу…
— Ты победили — взревел темпераментный жеребец и со злостью протаранил камень.
Камень задрожал, и Гуча вдруг понял, что он не успевает добежать. Что его сын, которого он так и не обнял ни разу, сейчас погибнет под обломками. Что у Брунгильды будут вечно печальные глаза и в ее саду на полянке появится еще одна клумба. Над могилкой.
— Сынок!!! — закричал он, понимая, что криком время остановить невозможно.
Земля затряслась. Трещины добежали до верха, рассекли площадку, на которой стоял мальчик, и камень рухнул. Землю тряхнуло так, что люди не удержались на ногах.
Чингачгук упал, закрыл глаза и… заплакал, не в силах смотреть, как погибает его сын.
— Гуч, а Гуч, — проговорил кто-то в самое ухо. Бенедикт пытался привести черта в чувство, тряс его и говорил, говорил, стараясь достучаться до его создания: — Чингачгук, он жив, взгляни… пожалуйста, взгляни на небо!
— Истерика у него! — воскликнул Самсон. Он перевернул черта на спину, ткнул пальцем вверх и крикнул: — Смотри!
Гута открыл глаза, присмотрелся и не поверил — на фоне кудрявых облаков был виден силуэт летящей на метле ведьмы. Она мужественно продиралась сквозь тучу каменных осколков, лавировала, уклонялась от крупных кусков магического камня и вздрагивала под мелким каменным дождем.
Одной рукой она прикрывала от ударов мальчика, сидевшего перед ней на метле.
— Аполлоша, — не веря глазам, произнес Гуча, — живой…
— Я же говорил, что у этого мальчишки девять жизней, — крикнул Самсон, — а Гризелла умница!
— Да, — согласился ангел, — она чудо. О, камнепад кончился!
Они вылезли из укрытия, и оказалось, что от камней их защитила телега, которую совсем недавно тащил Тентогль. Черт и ангел, помогая друг другу, взобрались на гору каменных обломков, что загородила проход меж холмами.
Перед ними раскинулась равнина. На горизонте темнели горы. Там, где равнина переходила к горам, примостился Последний Приют — темными точкам виднелись дома.
А по небу к поселку стремительно летела метла. Ведьма спешила к людям, туда, где можно будет оставить ребенка. Гризелла точно знала, что Непобедимая не усидит дома и поедет встречать сына.
Внизу, по серо-желтой дороге, скакал галопом Тыгдынский конь.
— Он не навредит? — забеспокоился счастливый отец.
— Нет, — послышалось за спиной. Друзья обернулись — на завал лихо запрыгнула лягушка-царевна. На ее спине сидел позеленевший отшельник и пытался удержаться, хватаясь за бородавки. Следом появилась рыжая голова Самсона. — Тыгдынский конь теперь будет служить твоему сыну, пока не найдет ответ на заданный вопрос, — объяснила Кваква, стряхивая Амината на землю, — так что, Чингачгук, можешь не волноваться! Этот конь ребенку вместо отца с матерью будет! И нянькой, и другом, и конем одновременно.
— А Гризелла все равно молодец, — невпопад похвалил ведьму восхищенный Бенедикт. — Как она вовремя!
— Не увлекайся, нашел кому дифирамбы петь, — проворчал отшельник, восстанавливая дыхание после быстрой скачки. — Она с вас сдерет по полной программе — и за помощь, и за время, и за моральный ущерб. Она еще молоко потребует за вредность. Потому как работа пыльная.
Ангел только повел плечами, а черт весело рассмеялся.
— Да сколько бы ни насчитала — за такую помощь отдам и приплачу еще! Сын он мне или не сын?
— Ой, сейчас расплачусь, — старик состроил рожу, — от умиления. И откуда, скажите, такая отцовская любовь прорезалась?
— Я ему ремня обещал дать, — ответил Гуча, разглядывая маленькую точку в небе и блаженно улыбаясь, — а я всегда выполняю то, что обещал.
— Интересно, а где Тентогль?
— Какая разница, ангелок? — отмахнулся Гуча. — По мне, так пусть хоть сквозь землю провалится.
— Помогите, — услышали они вопль, полный ужаса.
Все оглянулись — не в добрый час Чингачгук пожелал аферисту провалиться. Тентогль, оказывается, был рядом. Он перелезал через завал, но земля под ним вдруг задрожала, камни разошлись, и несчастный обманщик рухнул вниз.
Ангел кинулся на помощь.
— Стой! — закричал черт, но не успел остановить друга.
Тот подбежал к трещине и протянул вниз руку.
— Держись, — крикнул он, что Тентогль быстро и исполнил.
То ли мошенник был слишком тяжел, то ли у Бенедикта оказалось маловато сил, то ли ему, как всегда, не повезло, но вместо того, чтобы спасти несчастного, спаситель сам провалился следом. Когда Гуча и Самсон подбежали к злосчастной яме, оба пострадавших были глубоко внизу.
— Веревка нужна, у меня в торбе есть, сейчас принесу, — сказал Гуча, но не успел он сделать и шага, как трещина разошлась еще шире.
