— Смотри, едут! — Барон прищурил глаза, вглядываясь в облачко пыли на горизонте.
Послышалась барабанная дробь, затрубили горны, и в поселок, в окружении почетного караула, гордо въехали наши герои.
Во главе кавалькады мчался Гуча, крепко сжимая бока ненавистного Бяши. Руки черта судорожно сжимали поводья. В голове у него была только одна мысль — как бы не свалиться в дорожную пыль, а в душе кипело желание пристрелить строптивую скотину.
За Гучей, на скакунах постарее и поспокойнее характером ехали его друзья. Квакву везли на тележке. Лягушка выглядела уверенно, и только по тому, как она теребила в лапах золотую стрелу да все время поправляла корону, можно было понять, как она волнуется.
Кваква внимательно наблюдала за женихом. Вздумай тот дать деру — в два прыжка бы догнала!
Путешественников сняли с коней и разобрали по рукам — целовать. В суматохе Барон едва пробился к сыну.
— Вот, папа, это — Кваква. Невеста моя. — Самсон, краснея, представил будущую жену.
— Хм… вполне приличная цыганская девушка, — одобрил сноху Барон, рассудив, что вкусы у всех разные, а чем бы дитя ни тешилось, главное — чтобы было счастливо…
— Свадьба, цыгане!
Переливчато звякнул бубен, послышались гитарные переборы, и грянула зажигательная песня.
Кто-то накинул Квакве на плечи цветастый платок, и жениха с невестой усадили во главе стола.
Гости шумно рассаживались — друзья поближе, остальные — где придется.
Тыгдынский конь нагло влез за стол между Гучей и его сыном, послав на конюшню слугу, пытавшегося указать жеребцу его место.
Гуча пытался разговаривать с Аполлошей, игнорируя замечания Тыгдынского нахала.
— Пап, а что такое ремень?
— Это такая штука, которой детей воспитывают.
— А как он выглядит? Как мой конь?
— Нет, это…
— Папаша, называется! Не можешь толком ответить, — вмешался Тыгдын. — Аполлон, ты у Кваквы язык видел?
— Видел!
— Так вот, ремень такой же, только отстегивается.
— Забавное сравнение, но, похоже, очень похоже, — хмыкнул потерпевший фиаско отец.
— Интересно, а у лягушки язык отстегивается? — пробормотал Аполлоша и медленно сполз под стол.
— Горько! — завопил вдруг Полухайкин, уронив в стакан огурец.
— Горько! — поддержали крик остальные.
Самсон побледнел, поискал глазами, куда бы сбежать, но отступать было поздно.
— Может, через платочек? — Сердобольный Бенедикт протянул другу клочок белого батиста.
Кваква прикрыла глаза, вытянула трубочкой огромные губы и… и Самсон решился!
Но в этот миг из-под стола вылез Аполлоша, сунул руку в рот лягушке и вытянул наружу ее длинный язык.
Самсон такой подлости не ожидал, и поцелуй пришелся именно на этот липкий орган. Жених с трудом оторвал губы и… упал в обморок.
— Веселая свадьба. — Барон повернулся к Полухайкину.
— Ну, — согласился тот, — с цыганами, в натуре… Слышь, Марточка, я с той рыбой не прав был. Тут, оказывается, на лягушках женятся, а она все-таки баба была. Наполовину… Ты уж прости!
— Да ладно, — махнула ручкой незлопамятная Марта. На круглых ее щечках заиграли ямочки, и Альберт залюбовался, надолго забыв о Бароне.
— Как ты думаешь, он ее поцелует? — повернулся в другую сторону Барон, отвлекая Бенедикта от разговора с распрекрасной Гризеллой.
— Не знаю. Я бы поцеловал, а он — не знаю.
— Смотри? — Ведьма дернула ангела за расшитый золотом рукав и кивнула на дорогу — к площади, пританцовывая и вопя во всю глотку, приближался, отшельник Аминат. Он махал руками, выкидывал коленца, приседал и притопывал. И ругался, проклиная Гризеллу, всю честную компанию, маму с папой и окаянные полосатые носки.
— Чудеса, — изумился Бенедикт, наблюдая, как мелькают в воздухе разноцветные помпоны. — Я сначала думал, что это — шапка-невидимка, потом — носки-скороходы. А это вон что… — Ангел даже привстал, разглядывая полосатые носки на ногах старика. — Может, снять их с Амината?
— Да ну его! — махнула ручкой Гризелла. — Пусть хоть раз в жизни за людей порадуется, на свадьбе попляшет!
Гуляли долго. До заката солнца. Первыми отправились домой ковры-самолеты Гуль-Буль-Тамар. Потом собралась Брунгильда Непобедимая. Марта поспешила присоединиться к отряду. Ехать с обозом, полным добра, в темноте она не рискнула.
Гуча простился с Полухайкиным и долго смотрел вслед телегам. А тот, пожав черту руку, обнял Марту и уже предвкушал, как окажется дома, в крепкой кровати. Он очень устал, день выдался длинный.
Ночь сверкнула звездами и, приподняв край темноты, полетела дальше.
Проснулось солнце. Золотые лучи спугнули стайку припозднившихся вампиров. Те, переругиваясь с приставучей врединой гаргульей, полетели спать.
Цветы на лесной полянке, получив порцию утреннего тепла, раскрали лепестки и выпустили в чудесное утро стайку шаловливых эльфов.
Свежевымытые окна полыхнули, отражая рассвет. Проснулся наследный принц Полухайкин. Он потянулся и сосчитал свои желания. Оказалось, что все они исполнились. Ну, почти все…
Альберт соскочил с кровати, натянул шаровары Полухайкина, нахлобучил корону на бритую макушку и побежал в огород — посмотреть, как там Марточкина капуста.
Как всегда, вредители нарыли земли, обезобразив реально ровные грядки.
— Достали, кроты! В натуре, доберусь я до вашего пахана!!! — прорычал Полухайкин, притоптывая свежие кучки земли.
За спиной кто-то ехидно рассмеялся. Наследник престола оглянулся и заметил спину удирающего гнома. Остро наточенная лопатка карлика оставляла безобразные рваные раны на крепких капустных боках.
Полухайкин кинулся за ним, в который раз обещая себе, что поймает вредителя, как вдруг на соседней грядке что-то пискнуло. Осторожно, чтобы не вспухнуть диверсанта, Атьберт раздвинул лопухастые листья капусты и замер — прямо на земле лежал сверток. Симпатичный кулек, перевязанный розовой лентой.
Полухайкнн поднял находку. Сверток был слегка важный.
Наверное, отсырел.
— Утро… типа… роса… — почему-то вслух сказал будущий король и оглянулся, не понимая, почему так странно кольнуло сердце. Вокруг — никого. Он поднял глаза к небу. Куда-то за горизонт спешил одинокий аист, так быстро махая крыльями, что казалось, будто птица боится, как бы ее не догнали.
— Ишь, как крыльями машет, — усмехнулся бывший новый русский. — Как в сказке… типа… капуста… аист…
Потом Полухайкин взглянул на капустные грядки и вспомнил, что он именно в сказке и есть.
Альберт снова затравленно оглянулся, поискал глазами жену. Наконец решился и осторожно поднял край тряпки…
