– А ты не думал о жизни где-то, кроме Мэнфорда?
Мэт взглянул на нее искоса, отчего ее нервозность не ослабела. Чтобы совсем не растеряться, она продолжила:
– Например, найти другую работу?
– А зачем? – Он сбавил шаг, чтобы она за ним успевала. И промолвил: – У меня неплохая работа.
Она споткнулась, и Мэт поддержал ее. Боже, его ладонь на ее руке совсем не прибавила ей спокойствия. Но она не могла просто привезти его домой и лечь с ним, прежде кое-что не выяснив.
Калли открыла было рот, но не смогла произнести ни слова. Она сглотнула, пытаясь восстановить речевые способности.
– А ты никогда не думал о работе с неполной занятостью где-нибудь еще? – Она взглянула на него краем глаза. – Переменить место жительства?
Мэт упрямо смотрел перед собой:
– На какое?
Его вопрос она ощутила как выстрел в сердце. Может, он отводит взгляд потому, что ему не нравится направление их разговора? Или все понимает и хочет избежать сложностей? В одном она не сомневалась: ничего никогда не узнает, если не спросит. А если лечь с ним в койку теперь, когда она осознала свою любовь к нему, то расставаться потом будет еще тяжелее.
– На Новый Орлеан, например?
Несколько секунд слышался только скрип гравия под их ногами, и Калли ощущала каждое такое похрустывание как удар по груди.
– Время от времени я езжу в командировки в другие отделения скорой помощи.
Она ждала не совсем такого ответа. Но все же прозвучало обнадеживающе.
– А как часто это бывает?
– Дней шесть или семь за месяц.
Шесть дней в месяц? Беспокойная работа. Как бы они стали жить вместе с такими его нагрузками?
Калли остановилась и взглянула на него:
– У тебя не так много свободного времени.
Подул легкий ветерок, солнце наконец опустилось за верхушки дубов, и они оказались в тени.
Мэт со вздохом повернулся к ней. Судя по его лицу, в нем шла внутренняя борьба.
– Калли, я не могу уехать из Мэнфорда.
Эти слова пронзили ее, как острый нож масло.
– Почему нет?
Мэт оглядел стоянку. Прошло несколько секунд. Исходя из его долгого раздумья, Калли решила, что он скажет нечто витиеватое. Но слетевшие с его уст слова оказались донельзя простыми.
– Там мой дом.
Калли медленно втянула в себя воздух, словно набираясь сил, и лишь потом выдохнула.
– Люди частенько переезжают с места на место, Мэт. А тебе, похоже, не очень нравится работа именно там. – Она ждала его взгляда. Но он смотрел в сторону, на темнеющие деревья в опускающихся на парк сумерках. – Знаю, что не нравится. И не прикидывайся, что это не так.
– Я никогда не говорил, что мне там нравится.
Она шагнула к нему:
– Так переезжай сюда. – Калли тщетно ждала от него ответа. Ничего не услышав, продолжила: – Сделай Новый Орлеан местом своей основной работы. Томми женится. У него будет своя жизнь.
Калли как будто миллион раз умерла, пока дождалась его ответа.
– Понимаю.
Понял ли он на самом деле? Томми точно собирался жить по-другому. Но не Мэт.
– Ты намереваешься вместе с ними провести медовый месяц? – осведомилась Калли.
– Боже, конечно нет.
Ее начало трясти. Появилась гусиная кожа на руках, волосы на затылке встопорщились. Каждую фразу Мэта она ощущала как удар по телу.
– Вся моя строгость, даже жестокость из лучших побуждений, раньше необходимая, теперь не имеет такого значения, – добавил Мэт.
– Он два года держался.
– Поэтому я и стал иногда работать в Майами и Лос-Анджелесе. Хотя долго отсутствовать дома не могу.
– Я в тебя влюблена.
Ошеломленный взгляд Мэта показался бы ей забавным, если бы не ее безмерная нервная усталость. Она вовсе не собиралась этого говорить. И тем более не думала произнести эти слова в такую минуту. Так просто. Ни с того ни с сего. Совсем его не подготовив. Хотя после этого признания он волей-неволей призадумается.
Калли смотрела на Мэта и размышляла, что же с ними происходит. Сначала она объясняла его сопротивление тем, что их чувства друг к другу сильно разнятся. Но лицо Мэта сказало ей правду. Просто он привязался к ней. Во всяком случае, очень не хочет уезжать. Но продолжает беспокоиться и о Томми.
За последние годы Мэт вдоволь настрадался, страх за брата глубоко в нем укоренился. Обычные уговоры вылечить его от этой боязни не могли. И Калли решила говорить все прямо, без обиняков. Он безумно любил брата и слишком измучился с ним, чтобы так легко от своей зависимости освободиться.
Но, как бы тяжело ей ни было, она не собиралась опускать руки. Она заслужила шанс на счастье. И Мэт заслуживал гораздо большего, чем ему дала прошлая жизнь.
Калли настроилась преодолеть боль, которую ждала.
– Вот в чем дело.
Лицо Мэта стало непроницаемым. А если он молчал, продолжала говорить она, сколько бы боли ни причиняла ему в свою очередь. Нельзя было позволять ему и дальше приносить себя в жертву, а открыть ему глаза на самого себя, на то, что он достоин лучшего, можно было только жесткими, резкими словами.
– А как с твоим комплексом самопожертвования? – спросила она.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Все ты понимаешь.
– Слушай, так ли надо это муссировать? Я надеялся еще насладиться твоим обществом в Новом Орлеане.
Ее охватила ярость, и все нежные чувства отошли на второй план.
– Это значит… По два, может, по три дня? – Она заставила себя выдержать его взгляд. Сердце ее бешено колотилось, она старалась унять обиду, но его нежелание даже подумать о переменах чертовски больно ее ранило. – Понимаю, что ты хочешь все время там торчать и ждать, вдруг Томми что-то от тебя потребуется. И думаю, что ты в этом прав. Но я так больше не могу.
– Как – не можешь?
– Любить тебя. Встречаться по паре дней там и сям. Вся моя жизнь словно остановилась. Я открыла для себя, как много чудесного помимо работы, и не хочу возвращаться обратно.
Мэт не отрывал взгляда от погружающегося в темноту парка. У него дергались мышцы над челюстью, а Калли во второй раз за день сдерживала слезы обиды, страдала от боли и гнева. Он не выглядел очень расстроенным, поэтому у нее оставалась надежда его переубедить. Просто он смирился со своей судьбой. И от этого сильнее всего болело ее сердце.
– Все правильно. Ты не должна приноравливаться к моему свободному времени. Достойна нормальных отношений, а не встреч урывками. И негоже тебе постоянно слушать выдумки матери, будто твоя работа тебя унижает. Может, лучше прямо сказать ей, что ты по этому поводу думаешь. Ведь твое молчание расценивается как признание тобой вины.
