Василиса хотела было возмутиться, но, что-то придумав, хитро улыбнулась и подмигнула Марье.
– Вот я и говорю, что платья у тебя и красивые, и змей на тебя глаз положил, нас он воровать не станет. Надергаем соломы, сделаем куклу, нарядим в твое платье.
– А дальше что? – спросила Елена, попавшись на лесть, словно рыба на крючок. Уже и то, что придется лишиться наряда, не пугало ее.
– А дальше, – продолжала ученая сестра, – положим его в низинке да ловушку устроим – сеть на Горыныча накинем и костры с сон-травой зажжем. Пока он из сети выпутываться начнет, сон его и сморит. Тут дел-то останется, что на телегу загрузить да в Городище привезти!
– Сеть-то накинуть не проблема, – заметила Марья. – А если он огнем плеваться начнет?
– А мы с собой богатыря Выпей Море возьмем. Если учесть, что резкий перепад температур вызывает явление конденсата…
– Ты по-каковски говоришь, Василисушка? По-аглицки али по-гишпански? – вскинула бровки младшая сестра, старательно запоминая новые слова.
– Ну Елена, если горячее резко остудить, то огня не будет какое-то время. Ничего, кроме росы. – Премудрая умолкла. Она глянула вниз, во двор. Земля далеко внизу виднелась, так как светелка девичья располагалась под самой крышей царского терема. – Вот только как из светелки выбраться? Через двери никак, Потап охрану поставил.
– Лестницу сплетем, – предложила Марья. – У Елены юбок много, на лоскуты раздергаем, – сказала она и, заметив возмущенный взгляд сестры, поспешила добавить: – И потом, я же не все юбки использую, а только мышей погрызенные! Вырежем спереди подолы – и будет у тебя новый наряд по хранцузской моде, как у тех девок срамных, что танцы с голыми ногами танцевали.
– Да?.. И платье отдай, и юбки отдай, – едва не плача, сказала Елена Прекрасная, – а мне-то что за это будет?
– А тебе я мыло дам, от которого твои косы еще пышнее станут, – пообещала младшенькой мастеровитая сестра.
– Ой, Марьюшка, я его у папеньки на денежку выменяю! – Елена даже запрыгала в восторге. – А на денежку куплю серьги заморские!
– Ну и зачем, Еленушка, батюшке мыло для волос? Он же лысый! У меня средство хорошее есть – полы натирать, чтобы сверкали.
– Да? – недоверчиво произнесла Елена, чувствуя подвох.
– Точно-точно, – поддержала розыгрыш Василиса. – Батюшка отполирует лысину и так обрадуется, что две денежки тебе даст.
– Ну ладно, – ответила младшая сестра. В ее глазах плескалась мука: с одной стороны, серьги хотелось новые, а с другой – было жалко расставаться с платьем. Но желание иметь обнову победило, и Елена согласилась.
Старшие сестры принялись за работу. Они растеребили тюфяк, и Василиса Премудрая принялась мастерить куклу, а Марья резала на полосы многострадальные нижние юбки. Елена, не в силах наблюдать за таким обращением с ее вещами, уснула. Она сладко посапывала на мягкой пуховой перинке, укрывшись одеялком из гагачьего пуха, и во сне видела новые серьги.
Глава 5
УРОК ИТАЛИЙСКОГО ЯЗЫКА
Утро только готовилось Лукоморье обрадовать – еще не появились первые солнечные лучи, но звезды уже потускнели, а небо перестало быть совсем темным. Темнота ночная разжижилась, посветлела, обещая скорый рассвет. В лесу соловьи уже заливались сладкими трелями, создавали романтическую атмосферу.
Оно и кстати было, потому что Водяной на коряге у пруда не один сидел. У него свидание было – наконец-то невеста из земель Италийских прибыла! Звали невесту не по-нашему красиво – Нимфушка. Водяной с удовольствием выговаривал имя невесты, так уж повелось, что нравилось ему все экзотичное, редкое. И хотя знакомцы над его пристрастием ко всему чужеземному посмеивались, сам Водяной был раз и навсегда уверен, что только в далеких землях знают, как надобно жить. А случилась эта уверенность потому, что довелось как-то услышать Водяному мудрые слова, которые при нем промолвила Василиса. «Нет пророка в своем отечестве», – сказала тогда царевна, и мудрость эта крепко засела в уме речного хозяина. И хоть сохли по Водяному русалки да кикиморы болотные, хоть и злились сильно, что холостяк на них не смотрит, но Водяной по вопросам брака имел твердую позицию и всем претенденткам выдвигал обязательное условие: его жена должна иметь заграничное гражданство. А на кикимор и других местных красоток он внимания не обращал – чего бы им не сохнуть, спрашивается? Мужчина-то он хозяйственный и зажиточный.
Нимфушка Италийская глаза имела бездонные, цветом что вода морская. Волос спускался волнами до самого копчика – зеленый, словно водоросли заграничные, какие ламинариями называются. Лицом она была хороша, нравом смешлива. И вообще, в ее характере было проявлять дружелюбие и приветливость к каждому встречному-поперечному. Пока на берегу пруда шел свадебный пир, она дружелюбно и с Лешим поближе познакомилась, и с Полевиком, и даже Анчутку вниманием не обошла.
– Ты с ней наплачешься, – предупредил друга Леший, – она с таким дружелюбием рога тебе подсуропит знатные, что у оленя благородной породы, какие в Аглии водятся.
– В Аглии, говоришь? – переспросил Водяной. – Ну ежели олень тот аглицкий, то я и на рога согласен. Лучше благородным оленем рогатым быть, чем козлом безрогим провинциальным.
– А кто ты есть?! – вспылил Леший. – Козел безрогий провинциальный и есть!
– Нет, брат, ты определись – безрогий я или рогатый! – Водяной встал и грудь выпятил.
– Э-эх, дурень ты, – проворчал Леший и сплюнул. – И что тебе все заграничное глаза застит? Получается, ежели из стран далеких прибыло, то ты это кушать будешь?
– Конечно, – согласился Водяной.
– А ежели то кушанье хуже навозу медвежьего будет и совсем несъедобное?
– У иноземцев плохого нет, – сказал, что отрезал, Водяной, не давая разрушить свою веру. – У иноземцев все лучше нашего!
Леший только руками развел. На том пир свадебный и кончился.
Нимфушка ни слова не понимала по-лукоморски, но это не мешало ей лопотать, не умолкая ни на минутку.
– У меня в реках и осетры водятся знатные, и стерлядь. – Водяной расписывал хозяйственные достижения, пребывая в романтическом настроении. – И жемчугов речных немерено, и других богатств.
Но Нимфу Италийскую богатства жениха вовсе не интересовали. Она схватила Водяного за уши, впилась жадными губами в его губы да так за собой на дно озерное и увлекла. Водяной от этого напора растерялся до такой степени, что даже сопротивления не оказал – только хвостом по воде раз-другой плеснул.
А Леший после пира в лесную берлогу направился. Дома он посмотрел на супругу новым взглядом, сравнил ее с любвеобильной Нимфой – и пересмотрел свое отношение к жене. Родной ему Лешачиха показалась, верной, как лебедь. О том, что на такую страхолюдину никто и не позарится, Леший как-то и не вспомнил. И характеру своей половины – склочному да тяжелому – порадовался. Подумал он, что это в любом случае лучше, чем дружелюбие на кого попало распространять, как то Нимфа Италийская делает. Может, у них в Италиях и заведено так, но здесь нравы дремучие царят, лукоморские, рассуждал лесной хозяин. И у одной бабы – какой бы породы она ни была – один мужчина должон быть! С такими мыслями Леший лег спать, сразу же после того, как Лешачиха закатила ему скандал за долгую отлучку и возвращение домой в нетрезвом виде.
