— Синяя еще, чтоб о замужестве думать, — грубо ответил отец, но тут же спохватился и обнял убогое дитя. — Ты слишком дорога мне, крошка, — прошептал он надувшей губы Хрусталине на ухо, — а Пурыкл стар для такой юной девушки.
Хрусталина топнув ногой, закричала:
— А Глинни он, значит, в самый раз? А она всего на тридцать лет старше меня! А мне, значит, не хочется жить в столице, в богатом доме?
Граф нахмурился, но сердитое выражение пропало с лица, тонкие губы натянулись в улыбке. Он отодвинул дочь в сторону и, повернувшись, подал руку супруге, помогая ей подняться с кушетки. Дверь распахнулась, и на пороге возник крылатый демон. Он немного постоял, складывая крылья из опасения зацепить портьеры, потом церемонно поклонился фон Гнорям.
— Дорогой барон! — воскликнул хозяин поместья, раскинув руки, он поспешил встретить гостя.
Кирпачек прислушался: со стороны скотного двора доносилось мерное гудение мотора, там обычно приземлялся личный самолет демона. Вообще-то барон Пурыкл мог долететь и на своих двоих, но — положение обязывало. Когда ты так богат, летать, махая собственными крыльями, — моветон.
— Рады вас видеть, — присоединилась к приветствиям мужа Сорча фон Гнорь. — Пойдемте в церковь, все уже собрались.
Она подошла к демону, рассыпавшемуся в комплиментах «прекрасной хозяйке дома», и подставила локоток. Барон Пурыкл, поддерживая ее под руку, вышел из столовой. Граф последовал за ними.
— Ах, барон, надеюсь, после проповеди вы присоединитесь к нашему скромному обществу за обедом?
— Дорогая Сорча, что может быть для меня приятнее? Вы достойны украсить собою любое общество, графиня, — ответил Пурыкл и, оглянувшись, спросил: — Граф, вы не передумали продать мне шкуру снежного вампира йети?
— К сожалению, не могу, дорогой барон. — Кирстен фон Гнорь взглянул на Хрусталину. Увидев слезы в ее хитрых глазках, неожиданно для самого себя произнес: — Но я с удовольствием дам ее в приданое моей младшей дочери.
Барон Пурыкл тоже взглянул на Хрусталину и, громко вздохнув, тактично отказался:
— Я подумаю, дорогой фон Гнорь. Но не заскучает ли такая красавица со старым мужем?
Кирпачек в беседе не участвовал, он размышлял о спешном бегстве сестры. Приезд нежеланного жениха ускорил ее отъезд, и вампир сожалел о том, что не смог с ней проститься. У него остались друзья в Гдетосарайске, Кирп хотел написать, чтобы помогли беглецам на первых порах, — и не успел. Теперь ищи ветра в поле! Когда еще они дадут о себе знать?
— Пошли в церковь, — Хрусталина дернула брата за рукав. — Будет проповедь, потом помолимся за спасение тела согрешившей Глинни.
Кирп пожал плечами. Почему бы и нет?
Церковь Святого Дракулы занимала большой зал в левом крыле замка. Когда брат с сестрой вошли в храм, скамьи были заняты; казалось, будто весь Чертокуличинск собрался послушать проповедь преподобного Лудца. Сам пастор Лудц, преисполненный ощущения собственной значимости, стоял под иконой Великомучеников Зомби.
Священник, проникшийся чувством сопричастности к высшему обществу ввиду присутствия на проповеди столь важной персоны, как барон Пурыкл, был сегодня в ударе. Он с ненавистью призывал все кары подземные на голову беглянки Глинни.
— Город, дети мои, — вещал он, — это вертеп, это райское место! Живущие там сначала забывают свой род, потом пробуют холестериновые слабые напитки, а потом уже пьют воду, пропущенную через крест. Нет возврата их телам к былой чистоте, данной от рождения, взлелеянной примером благочестивых родителей и жизнью всей нашей общины! Пусть лягут проклятья на тех, кто осмелился нарушить волю родителей и тем самым оскорбить святого нашего Дракулу, да пребудет он в уме всех усомнившихся и неустойчивых, дабы укрепился ум их, стал гибче гибкого и тверже твердого. Великомученики Зомби свершили подвиг во имя любви и таинства брака, они страдали, защищая честь собравшихся вступить в брак. Впасть во блуд, как это сделали Глинни фон Гнорь и Нрот из рода орков, есть самый тяжкий грех! Помолимся, дети мои, за то, чтобы Всевышний и святой его Дракула жестоко наказали согрешивших…
Дальше Кирпачек не слушал. Пастор так увлекся собственной речью, что не заметил, что дважды, а то и трижды возвратился к уже затронутым темам. Яростно проклиная грешников, он не обращал внимания даже на то, что во время жестикуляции у него отлетают пальцы. Прихожане, зная о возрасте преподобного Лудца, тактично молчали, но от летящих кусков старого зомби уворачивались: никому не хотелось испачкать лицо или одежду. Молодой гном, недавно нанятый в слуги к священнику, нырял под скамьи за каждым куском своего хозяина, собирая пальцы, а потом и кисти рук в заведенную специально для таких случаев коробочку.
Лудц был в ударе, однако проповедь имела неожиданные последствия. Наутро еще несколько молодых вампиров, троллей и чертей пропали — ушли пешком в столь красиво расписанную священником городскую жизнь.
Кирпачек тоже утром простился с родными, с замком и, бросив последний взгляд на стену леса за скотными дворами, влез в самолет барона Пурыкла. Накануне барон, прослушав проповедь преподобного Лудца, посмотрел на Кирпачека и надолго задумался. Когда же семья фон Гнорей вечером собралась за праздничным столом, гость сказал:
— Дорогой граф, нечего делать здесь такому талантливому врачу, как ваш сын. Я поспособствую его карьере в столице.
И все. Все было решено. Кирстен фон Гнорь не посмел возразить демону, от которого зависело благополучие не только его семьи, но и всей Чертокуличинской области. Именно барон дал Кирпачеку рекомендации, и больше того — сказал, что Кирп полетит вместе с ним, а в столице барон лично позаботится о сыне своего старинного друга. Кирп поймал себя на мысли, что радуется неожиданному повороту судьбы.
— Повезло… — прошипела Хрусталина вслед удаляющемуся самолету. Она была зла на весь свет и, чтобы хоть как-то выплеснуть обиду, направилась в комнату служанок и с удовольствием порвала на узкие полоски их праздничные наряды, утирая обрывками текущие по мохнатым щекам слезы…
Так Кирпачек фон Гнорь оказался в центральной клинике для ВИП-персон, из которой он, впрочем, очень скоро был уволен. И опять же из-за барона Пурыкла.
Вампир вспомнил, как бушевал главный врач после утреннего обхода, который оказался для молодого специалиста последним в том благополучном заведении.
— Где Кирпачек?!! — кричал тогда пожилой гоблин с бейджиком на ярко-красном халате. Бейджик гласил, что красуется он на груди главного врача больницы для высокопоставленных персон, доктора медицинских наук, профессора кафедры внешних болезней Института потусторонней медицины многоуважаемого сэра Силезла.
Светило науки продирался, словно ледокол, сквозь толпу врачей, медсестер и санитарок, сбежавшихся на шум.
— Немедленно найдите Кирпачека!!! — Почтенный профессор, вращая горящими дикой рубиновой яростью глазами, был на грани истерики.
Дело в том, что Кирпачек оказался, видимо, слишком наивен для этого элитного заведения, а может, слишком любил свою работу, но больные его молниеносно выздоравливали, выписывались из больницы и больше никогда в нее не возвращались. Это было бы благом в переполненных заведениях для бедных, где кровати высились в три яруса и даже в коридорах лежали больные, но не в заведении, где платным было все. Главный врач больницы для особо важных персон, принимая Кирпачека на работу, о такой феноменальной способности новичка не знал.
