Нравы Ивана Васильевича и Федора Ивановича, как вы видели, не только были не сходны, но почти противоположны; два человека эти, даже как моряки, не походили друг на друга, хотя каждый из них и был отличный, прекрасный моряк: Иван Васильевич терпеть не мог мелей, рифов и подводных камней; отчаянно-спокойный при всякой иной опасности на море, он иногда несколько терялся при внезапном крике с бака: «Бурун впереди!» Напротив Федор Иванович оставался ровным всегда и во всякое время, при всех опасностях, пугаясь мели не более, как и шторма, и течи, и пушки; Федор Иванович никогда не соглашался на так называемые невинные хитрости, на преждевременную выбивку шлагтова, на фальшивую привязку марселей каболкой, чтобы во время общего ученья удивить адмирала быстротою спуска стеньги и перемены марселей; это Федор Иванович, без всяких околичностей, называл мошенничеством и готовый принять хладнокровно всякое взыскание и порицание за медленность и неповоротливость команды, в сравнении с плутующими сверстниками, не отступал от своих правил чести. Иван Васильевич, напротив, называл это глупым упрямством и бахвальством; но он зато, без многословия, с презрением отвергал всякое крохоборство, всякую наживу и поживу; бесчеловечный в обращении с командой, где дело шло о перенесении служебных трудностей и опасностей, он считал варварством высылать людей на свою работу, на покос; Федор Иванович напротив, мягкий, сочувствующей всему и всем, с развитым понятием о справедливости, не будучи в состоянии обидеть чем-либо последнего, безгласного простолюдина, – Федор Иванович, считавший сам себя богобоязненным и богомольным человеком, строил все благоденствие будущности своей, все семейное счастье, свято им чтимое, именно на этих покосах, на надеждах доходного местечка!
А между тем, объяснение на виду. При всех добрых качествах Федора Ивановича, при всем несходстве его с Иваном Васильевичем, он походил на него, как две капли воды, в том отношении, что и под ним также не было надежной сваи, и он носился в утлом челне своем над неразгаданною бездною; носился бессознательно и безотчетно. И в нем не доставало нравственного основания; помышления и чувства были хорошо развиты, но ясного сознания о долге человека, о том, что пуще всего он должен хранить в себе, как неискажаемую, неприкосновенную святыню, в нем не было. Любовь и воля его обратились в стремление к насущному, дух подчинился плоти, и далее, чем видит и слышит плоть эта, и сам он не видит, не слышит, не знает и даже не чает ничего. Слух и зрение духовные пригнетены, заморены…
* * *
Еще одной традицией кают-компании было гостеприимное отношение к чужим офицерам, попавшим временно на корабль. К ним относились предельно добросердечно, стараясь создать максимум комфорта.
Из воспоминаний прапорщика лейб-гвардии Семеновского полка И. М. Казакова, возвращавшегося со своим полком в 1814 году из покоренной Франции на корабле «Память Евстафия»: «Флотские офицеры всей эскадры и слушать не хотели об уплате нами за стол; тогда генерал наш сказал: «Тогда мы будем угощать вас вином». Положили по 100 руб. с каждого офицера и это составило порядочную сумму… Генерал послал в Париж… стол и вина были великолепные… Многие офицеры уже были на корабле и мне указали мою койку на второй палубе, возле кают-компании между двумя чугунными пушками, посреди которых, как с правой, так и с левой стороны были офицерские койки, завешанные парусиной. Расположившись так, как дома, я вошел в кают-компанию, где собрались и даже играли в бостон, в шахматы и в шашки… Мне очень нравилось лежать на бушприте… где я часто сидел и лежал, как бы на воздухе и летел над морем. Сначала капитан запретил, было, мне ходить на бушприт, но увидев, что я и на мачты лазаю, махнул рукой. В первый день, как мы вступили на корабль, когда за обедом подали нам черный хлеб и квас (традиция посвящения сухопутный людей в моряки времен парусного флота – В. Ш.), то кают-компания огласилась криком «ура»! Контр-адмирал, комнаты коего были над нами, прислал узнать причину восторженного шума. Корабль был двухдечный… на первой мы жили между орудий, а на второй – весь наш батальон. Мы держали караул часовых, и дежурный по батальону должен был утром и вечером рапортовать адмиралу, который приглашал его обедать с собой».
Что и говорить, офицеры русского флота не на словах, а на деле были гостеприимными хозяевами и настоящими боевыми товарищами своим сухопутным коллегам.
Глава пятая
Капитан и командир в одном лице
Первым и главным лицом на любом судне российского парусного флота являлся командир (капитан). Устав Петра Великого гласил: «Капитан имеет почтен быть на своем корабле яко губернатор или комендантов крепости и должен пещиться (заботиться), чтобы на корабле, который ему поручен будет в команду, праведно и порядочно поступать по указам… Вверяется его искусству и верности повелевать своими офицерами и прочими того корабля служителями во всяких их должностях для управления корабельного, как в выходу, так и во время баталии и штурмов…» Капитанами традиционно называли всех, кто командовал любыми судами на море. Однако с конца XVIII века капитанами чаще стали именовать тех, кто командовал гражданскими судами; тех же, кто вел в бой военные суда и корабли, именовали уже командирами, подчеркивая этим именно их военную, а не морскую суть.
С момента выхода судна на рейд командиру разрешалось его покидать (особенно на ночное время!) только с разрешения высших начальников. Командир нес личную ответственность за сохранность своего судна. Никто на судне не имел права изменять курс без личного приказа капитана! Помимо этого командир лично отвечал за охрану крюйт-камеры, за количество припасов на борту, своевременность подачи сигналов, за подготовку своих подчиненных и заботиться о них, отличать лучших и наказывать нерадивых, судить бунтовщиков, отчитываться за потраченные деньги и т. д.
Особая ответственность возлагалась на командира во время войны. Согласно Морскому уставу 1721 года, ему вменялось в обязанности следующее: «В случае боя должен капитан… не токмо сам мужественно против неприятеля биться, но и людей к тому словами, и… образ собою побуждать, дабы мужественно бились до последней возможности».
Командир лично отвечал за то, чтобы встречные суда первыми салютовали российскому флагу и не допускать посрамления чести своего Отечества. Любопытно, что помимо всего командир российского военного судна, оказавшись в чужом порту, был обязан защищать оказавшихся там наших торговых моряков, если они того попросят. При этом делать сие капитан должен был исключительно бескорыстно, ибо за принятую взятку от купцов его навечно лишали чина и отдавали в матросы. Кроме этого командирам военного флота строжайше запрещалось заниматься какой бы то ни было торговлей и провозить на своем судне купеческие товары.
Разумеется, капитаны получали значительно большие деньги, чем младшие офицеры, однако следует понимать, что и расходы у них были тоже куда более значительные. Дело в том, что в море командиры кораблей питались не в кают-компании, а отдельно в своей каюте (такова была традиция). Именно поэтому флотские острословы именовали капитанскую каюту не иначе, как ящик отшельника.
