Джеффри, похоже, почувствовал неладное, но в тусклом свете она не могла разглядеть выражение его лица. Она слышала, как он глубоко вздохнул, словно собирался что-то сказать, но передумал и предложил продолжить путь. Они поднялись по узкой лестнице на второй этаж.
– Здесь личные гостиные, дальше – спальни членов семьи, а там… – показал он в другую сторону, – коридор, в который выходят гостевые комнаты. Ход не ведет прямо в комнаты, так что, возможно, мое предположение о тайных свиданиях ошибочно. Не исключено, что я принимаю желаемое за действительное.
Джеффри открыл дверь, которая снаружи оказалась книжным шкафом, и они вышли из тайного хода.
Закрыв дверь, он тронул Лилиан за плечо и повернул к себе лицом.
– Что случилось? Я вынудил тебя сделать то, чего тебе вовсе не хотелось?
От его искренней заботы и беспокойства Лилиан едва не разрыдалась, но деревянным голосом ответила:
– Нет, ты не сделал ничего плохого. – «Это я сделала. Прости».
Он осторожно коснулся пальцем ее щеки.
– Ты уверена?
– Конечно.
Джеффри кивнул, вынул что-то из кармана и протянул ей:
– Возьми это. – На его ладони лежал тусклый медный ключ. – Я выиграл пари – следовательно, определяю время и место нашей следующей встречи: послезавтра, на том же месте, в то же время. Воспользуйся тайным ходом, чтобы не повредить своей репутации.
Лилиан протянула руку и заметила, что она дрожит. Джеффри только что предоставил ей возможность завершить поиски: отдал ключ, потому что доверял ей. И она его взяла, потому что лжива и вероломна, готова воспользоваться его доверием, чтобы узнать правду. Ведь правда – самое главное, так ведь? И она поступила глупо, позволив себе думать иначе.
– Лилиан? – удивившись произошедшим в ней изменениям, проговорил Джеффри.
– Спокойной ночи, милорд, – холодно отозвалась она и почти бегом устремилась к двери своей комнаты, ни разу не оглянувшись.
Завтра, когда будут найдены ответы на все вопросы, ей предстоит обо всем рассказать Джеффри, то есть фактически признаться в вероломстве. В глубине души Лилиан не сомневалась, что он возненавидит ее сразу и навсегда, потому что все время она его обманывала.
Глава 20
Лилиан захлопнула дверь своей спальни и без сил привалилась к ней спиной. Ее не держали ноги. Она подняла голову, но почти сразу опять уронила на грудь. Боль в груди изводила, не давала дышать.
– Тебе уже давно пора быть в постели, – сказала Пенелопа, которая, очевидно, еще не ложилась – ждала кузину. – Я беспокоилась.
Лилиан закрыла лицо рукой, злясь на себя, что не может сдержать слезы. Хорошо хоть при таком тусклом свете Пенелопа мало что сможет разглядеть. Вряд ли она сумеет что-то объяснить кузине. Может быть, когда-нибудь потом…
– Прости, что заставила тебя ждать. – Лилиан быстро прошла за ширму переодеваться в надежде, что рутинная процедура поможет ей овладеть собой.
Услышав шорох, она понадеялась, что Пенелопа отправилась в постель, но когда вышла из-за ширмы, оказалось, что кузина зажгла свечи по обе стороны кровати и на столе, а сама стоит посреди комнаты, упрямо выпятив подбородок.
– Ты же не думаешь, что сможешь и дальше избегать меня, Лил… – воинственно начала Пенелопа, ткнув в кузину пальцем, но тут же осеклась. – Что случилось?
К ужасу Лилиан, слезы хлынули у нее из глаз сплошным потоком и все эмоции, которые она так тщательно старалась скрывать, вырвались наружу.
– Я шлюха.
– Что? – Пенелопа опустилась на кровать, вероятно так же потрясенная словами кузины, как и Лилиан тем, что они у нее вырвались.
Но, как говорится, слово не воробей. К несчастью, ей не за что было себя похвалить. Даже если сблизилась с Джеффри не с целью получения нужной информации и даже если в последние несколько дней вообще не вспоминала о своих поисках, она не могла отрицать, что, как только представилась возможность, задала вопрос о взаимоотношениях его родителей. И узнала, где находятся личные вещи Эдмунда Уэнтуорта.
– Я воспользовалась своими… чарами, – с отвращением к себе проговорила Лилиан, – чтобы добыть нужную информацию. Это делает меня настоящей шлюхой.
Пенелопа побледнела.
– Ты переспала со Стратфордом?
Лилиан вздохнула, поклявшись себе не говорить ничего конкретного.
– Нет… не совсем, но это уже детали.
– Очень важные детали, я бы сказала. – Пенелопа несколько мгновений внимательно смотрела на кузину. – Но ты сказала, что нашла то, за чем приехала. Значит, теперь ты можешь разгадать тайну смерти дяди Чарлза? И обнародовать правду? Разве ты не этого хотела?
– Я думала, что да.
Лилиан нервно ходила взад-вперед у изножья кровати, пребывая в замешательстве, охваченная неуверенностью в себе и горькими сожалениями, – совершенно несвойственная ей комбинация. Она не привыкла к подобным чувствам, а после смерти отца усилием воли подавляла эмоции, которые не помогали ей двигаться к поставленным перед собой целям. Сначала были годы, наполненные противостоянием всем попыткам тети переделать ее, потом – годы стремления к признанию в научном мире. Лилиан не сомневалась, что, если бы хоть раз позволила себе нерешительность или неуверенность в себе, с ней было бы покончено.
Как сейчас.
– Я не хочу причинять ему боль, – всхлипнула Лилиан.
– Тогда уходи, – разумно предложила Пенелопа.
– Не могу. Ты же знаешь, что не могу. Между прочим, отец Джеффри тоже был убит, и, возможно, тем же человеком, что и мой. А если так, он имеет право об этом знать, так же как и я.
– Ты уже называешь Стратфорда Джеффри? Однако вы сблизились…
Лилиан покраснела. Пенелопа даже не представляет, насколько права.
– Мы стали друзьями. Он оказался совершенно не таким, как я ожидала.
Да уж, далеко не таким. Лилиан не думала, что граф может быть несерьезным, ничего не знала о насмешливых улыбках, так преображавших его лицо, а уж того, что он может проявлять искренний интерес к ее работе, засыпать вопросами, и вовсе не ожидала. И уж точно не могла предположить, что он может прерваться на полуслове, уставившись горящими глазами на ее рот, а ей захочется обнять его и прижаться губами к его губам…
– Ты любишь его, – проговорила Пенелопа, и это был вовсе не вопрос.
– Что? Ты спятила? – У Лилиан перехватило дыхание, и она закашлялась.
Пенелопа выпрямилась, вытянула руку и, демонстративно уставившись на ногти, а не на кузину, заметила:
– Я-то в здравом рассудке, а вот ты ведешь себя в последнее время очень странно. Во-первых, плачешь. – Она загнула один палец. – Я никогда не видела тебя плачущей, даже когда мама доводила тебя до крайности. Во-вторых, у тебя на лице постоянно мечтательное выражение. – Второй палец. – Такое же, как было несколько мгновений назад. О чем ты думала?
