– Ага… Но что у них получится? – Судя по всему, Ройкину не нравились ни сами Чикильдеевы, ни их замысел. – Правда, архитектора они именитого нашли, из Москвы. Может, и правда он там всё хорошо устроит…
Помолчали, дождались салатов, которые оказались хоть и несложными, но вкусными, и полицейский, почувствовав, что девушка заинтересовалась усадьбой, продолжил:
– По слухам, графы Озёрские знались с нечистой силой – во всяком случае, так говорили о последней графине – Юлии. Она не местная была, из Москвы, а граф считался завидным женихом, вот, наверное, неудачники и запустили тот слух.
– Что она колдунья?
– Ага. – Ройкин заметил, что Лера с трудом терпит запах табачного дыма, и больше не курил. И даже пепельницу отставил на соседний столик. – После революции граф Александр подался к Врангелю, да там и погиб. Юлию же убили большевики во время штурма усадьбы – там скрывалась белая банда. – Дима выдержал короткую паузу. – Графиню убили, а её дочь, красавицу семнадцати лет, изнасиловали и бросили в лесу умирать.
– Жуть какая! – поёжилась Лера.
– А после смерти графини пошли слухи о том, что где-то в усадьбе спрятаны несметные сокровища, и их искали все, кому не лень.
– И вы с друзьями?
– А как же, – подбоченился Ройкин. И тут же осведомился: – Решили насчёт вечера?
* * *
– Это вообще что?
– Что «что»? – не понял водитель автобуса.
– Вот это… – Газон неуверенно повёл рукой в сторону грязного окна, словно намереваясь то ли благословить, то ли посолить окружающее пространство. – Что?
– Озёрск, – коротко ответил шофёр.
– А сидел я где?
– Здесь и сидел, в первом ряду.
– Я не про колымагу твою, – отмахнулся Газон. – Я в целом. Сидел я где?
– Здесь, – не стал тратиться на новое слово шофёр.
– Прямо здесь? – удивился Шапка. Огляделся, но ничего привычного не приметил: ни камеры на шестерых, ни столовки, ни мастерской. – А не врёшь?
– В двадцати милях к северу.
– Почему?
– Там воздух чище.
– А-а… – протянул дикарь. – То-то у меня голова болит.
– Таблетку дать?
– Мне выпить нужно.
– А мне в рейс пора. – Водитель начал тяготиться слишком назойливым пассажиром. – Выходишь?
– Прощай.
– Скатертью дорога.
Сойдя на грешную землю, Газон уселся на лавочку в тени, поставил руки на бёдра и принялся с важным видом озирать округу, попутно раздумывая, где бы сшибить деньгу, и по возможности – лёгкую. Потому что на тяжёлую деньгу в нём просыпалась аллергия, а не срубать нельзя, потому что заработанного в принудительных мастерских хватало в обрез, а душа жаждала праздника.
Округа же, к сожалению, ничего пока не обещала, приглядываясь к гостю с подозрительным провинциальным прищуром.
– Дела, – протянул дикарь. – Дела…
Главная площадь Озёрска была симпатичной, но обыкновенной. Впереди, если смотреть на юго-юго-запад, стоял безликий дом районной администрации – квадратный, кирпичный, с огороженной парковкой и скучающим полицейским на крыльце. Справа от него высилась окружённая сквером церковь – архитектуры обыкновенной, но чистенькая, хорошо отреставрированная и потому привлекающая внимание. Затем шёл жилой дом, на первом этаже которого призывно пестрела вывеска магазина – поход в него Сигизмунд пока отложил, затем – дом с каким-то банком, затем гостиница, именующаяся «отелем“ Озёрск”», а за ней – нечто развлекательное под названием «Бродвей», видимо, бывший Дом культуры.
– Дела…
«Банк, что ли, ограбить?»
И тут же – секунды не прошло! – Газон сложил в покрытой красной банданой голове выверенный до мелочей план дерзкого, шумного, а главное – удачного налёта. Вот он смело подбегает к полицейскому челу, отвешивает растяпе могучую затрещину и овладевает оружием. Вот он врывается в помещение банка, потрясая пистолетом и пуляя в потолок. Вот он прыгает в седло верного мотоцикла и мчит в перспективную даль, победоносно размахивая длинным рублём…
План получился настолько реальным, что Газон даже смог его потрогать потной ладошкой. И оставалось прояснить всего два мелких вопроса: первый – куда подевался мотоцикл? Второй – кто будет грузить длинные рубли в мешки, пока он, герой, станет пугать охрану, размахивая оружием?
– Закурить, извините, не найдётся?
Дикарь нехотя отвлёкся от стоящей перед глазами картины и недовольно воззрился на небритого мужика в грязной робе с затёртой надписью «… канал».
– Покурить, извините, не угостите? – приятно улыбнувшись, повторил мужик.
– Курить вредно, – грубовато сообщил Шапка, почёсывая правой татуированной рукой левую татуированную руку. Никто из обитателей Тайного Города – за исключением челов – не курил и курить не собирался.
– Здоровье не позволяет?
– Скурвиться можно.
– Не скурвиться, а скуриться, – поправил дикаря мужик. И прежде чем возмущённый Газон высказался по поводу грамотности неожиданного собеседника, продолжил: – Но ведь боязнь скурвиться не мешает вам выпивать, не так ли?
Судя по всему, чел опытным взглядом разглядел потенциального собутыльника, и разговор о куреве стал всего лишь необходимой прелюдией к перспективному знакомству.
– Водку не употребляю, – определил приоритеты Сигизмунд, которому необычайно понравился второй заход незнакомца. – Я от неё буйным делаюсь.
– Как мы с вами похожи! – всплеснул руками «… канал». – Я вот, к примеру, предпочитаю армянский коньяк. Извольте…
И протянул Газону плоскую фляжку.
– Мне нравится этот город, – осклабился дикарь, принимая угощение. – Как зовут?
– Озёрск.
– Тебя как зовут, дубина человская?
– Николай Матвеевич Столяров, – отрекомендовался небритый и даже привстал немного, демонстрируя остатки воспитания. – Слесарь.
– А я – освободился, – обозначил своё социальное положение Шапка. – Ну, за знакомство.
И сделал солидный глоток, продемонстрировав собутыльнику и мастерство, и опыт.
– А вас, извините, как величать?
– Палёный, – выдохнул дикарь.
– Фамилия такая?
– Коньяк твой палёный, – уточнил опытный Шапка. – Не армянский ни разу, чтоб его Спящий обратно выпил, а разлитый тут недалеко, под Питером, нам такой вертухаи втридорога втюхивали.
– Не армянский? – растерялся слесарь.
– Армяне столько не гонят, сколько мы выпиваем, – хохотнул дикарь. – Да ты не парься, чел, палёные тоже разные, и твой – в нормале.
И, подытоживая лекцию, сделал следующий глоток.
