– Это и хотела.
– Очень хорошо, – вновь улыбнулся тот. И протянул руку: – Меня зовут Анисим.
– Лера… Валерия.
– Очень приятно.
– Мне тоже.
– Но Лера мне нравится больше. Вы позволите называть вас именно так?
– Лерой?
– Вам ведь тоже так больше нравится?
«А он напорист…»
– Да, мне так нравится.
– Вот и договорились.
– Пусть так. – Девушка с независимым видом положила руки в карманы брюк и осведомилась: – А что это вы в школу зашли?
– Решил на аттестат зрелости досдать.
– Правда?
– Вы действительно столь наивны? – Анисим легко, не обидно, рассмеялся и тут же объяснил: – Мне от папы тут должность досталась – председатель попечительского совета, заезжал к Софье Петровне… В том числе – поговорить о финансировании вашего кружка.
– То есть вы занимаетесь благотворительностью?
Лера вела себя на грани фола, однако Чикильдеева её поведение не задевало. Или же он старательно прятал возможное раздражение.
– Я – синица в руках вашей директорши.
– Или золотая рыбка в её аквариуме.
– Всё, что моя семья делает для школы, мы делаем добровольно и с удовольствием, – сообщил Анисим. – Мы все тут учились, и Софья Петровна была моей классной дамой.
– Поэтому Цыпа её не трогает?
– И поэтому тоже, – не стал скрывать Анисим.
– Почему же остальных задирает?
– Потому что школа без хулигана – не школа.
– Вы были таким?
Она думала поддеть Чикильдеева, но получила неожиданно правдивый ответ:
– Какое-то время. – Анисим выдержал короткую паузу, словно вспоминая шебутное детство, и сменил тему: – Валерия Викторовна, вы знаете, что о вас легенды ходят? Мол, появилась красивая учительница, катается на мопеде с распущенными волосами, как ведьма…
– Как ведьма? – мгновенно среагировала Лера.
– Красивые женщины часто оказываются ведьмами. – Анисим подмигнул девушке. – Вы разве не слышали?
– Так будьте осторожнее, – не осталась в долгу Лера.
– Спасибо за предупреждение… Можно вопрос?
– Кто будет позировать?
– Нет, я в кружок не пойду, у меня ни разу не проявился талант к рисованию… – Анисим потёр кончик носа. – Скажите, зимой вы тоже будете на мопеде кататься?
– Буду пешком ходить.
– Далековато до школы добираться.
– Знаете, где я живу? – прищурилась девушка.
– Городок у нас маленький, все всё обо всех знают.
– Ну и ладно, знайте, – Лера повернулась к мужчине спиной, – Анисим Андреевич…
– Что? – встрепенулся тот.
– Ничего…
* * *
Ничего не изменилось.
Вместо брусчатки – асфальт, но это почти везде. Это в Европе стараются по возможности сохранять, а на Руси всегда стремились к новому, ломая при этом старое, и новомодный асфальт потёк меж старинных домов старинного города… Привычно… Ещё появилась пара новых домов, пара старых… В смысле, новых – совсем недавних, а старых – построенных ещё раньше, но после того, как Бруджа появлялся в Озёрске в прошлый раз. Причём настолько «после», что успели обветшать до совершенно неприличного состояния.
Но эти коробки не жаль.
А вот дома действительно знаковые, которые Пётр помнил хорошо и с которыми обязательно «здоровался», приезжая в город, эти дома и сейчас выглядели прилично. За ними ухаживали. Реставрировали.
Школа, построенная на средства купца 1‑й гильдии Дорофеева, – в центре города, обнесённая садом, с высокой крышей и большими окнами. Красавица краснокирпичная – стоит. Бадеевская больница – созданная и содержавшаяся на средства промышленников Бадеевых – на месте. Озёрский музей – не в честь города, как считалось теперь, а открытый подвижником графом Александром Александровичем Озёрским ещё в одна тысяча восемьсот двадцать первом году. Первоначально граф хотел увековечить память озёрцев, проявивших мужество и героизм в Отечественной войне, как дворян, так и солдат, но потомки его экспозицию расширили, и теперь музей рассказывал о многих поколениях действительно заслуженных местных. Музей на месте, никуда не делся. У дверей табличка: «Отреставрирован на средства семьи Чикильдеевых». Появились, значит, новые купцы в Озёрске.
И хорошо.
Потому что если дома на месте, значит, и город на месте.
И он, одинокий и потерянный, пытающийся исправить старую ошибку масан… И он на месте.
Всё, как тогда…
Тогда, в двадцатом, он приехал в Озёрск на пару месяцев, на разведку, посмотреть, что способна противопоставить фата Юлия, подготовить визит кардинала. А получилось так, что приехал на без малого сто лет. Чуть ли не на всю жизнь. Проклятый город отнял самое дорогое – отца – и не планирует отдавать.
Но почему проклятый?
Бруджа неожиданно понял…
Не сейчас, отнюдь, не сейчас, в одиночестве прогуливаясь по старым улицам… Нет.
Бруджа понял ещё несколько недель назад, когда Эльвира освободила его в их доме. Она открыла крышку фляги, Пётр вылетел, трансформировался из тумана в тело, прошёлся по гостиной, вышел на террасу-причал, постоял, слушая едва различимый плеск Тёмного озера, увидел городские огни на том берегу и понял, что его сюда тянуло.
По-настоящему.
Он знал здесь каждую улицу, каждый дом. Не новостройки, но старые камни, те, что в основании, что помнили Озёрск древним. Облик города менялся, но основа оставалась прежней, как ни крути, как ни заливай её кровью или ядом – основу убить трудно. Основа держит. И Бруджа знал фундамент, на котором покоился Озёрск, и не испытывал к его камням ненависти, не считал проклятыми.
И уезжая – скучал.
Только теперь он понял, что за чувство сверлило его в Скандинавии и Америке, в Африке и лабиринтах Сингапура – ностальгия. Город, который он хотел ненавидеть, сожрал его душу и тянул к себе.
И Пётр тянулся.
«И эта церковь… – Вампир поднял глаза на крест. – Церковь Архистратига Михаила».
Тогда, в двадцатом, она показалась красивой. Во время войны Бруджа помнил её потрёпанной, даже обшарпанной, как некоторые нынешние дома. А сейчас отреставрированная церковь вновь выглядела как новенькая.
«Всё движется по кругу…»
От рождения к смерти, в жизнь через прах, поднимаясь через самую нижнюю точку и никак иначе, потому что крутится запущенное Спящим Великое Колесо, смеясь над теми, кто утверждает, что что-то может остановиться…
«Какая разница, что куда крутится? Я должен спасти отца. Я обязан!»
