– Если можно – в тихое место, – попросила девушка. – Хватит на сегодня шума.
– Прекрасное условие. – Чикильдеев подал Валерии руку и проводил к чёрному, как южная ночь, «Рэндж Роверу». – Недалеко от города, на самом берегу озера, есть небольшое, но очень уютное заведение с прекрасной кухней.
– А не слишком ли поздно?
– Нас ждут, – улыбнулся Анисим. – Я пре-дупредил.
– Но мы только поужинаем, – произнесла девушка, задержавшись у открытой дверцы. – Не более.
– Всё будет так, как вы скажете, Валерия Викторовна.
– Вы обещаете?
– Я клянусь.
И не обманул.
Уютный ресторан на берегу располагался на территории яхт-клуба. Для гостей он закрылся ещё час назад, но на веранде Анисима и Леру ждал накрытый столик. Потрескивали дрова в камине. Играла тихая, едва слышная музыка. Официант приближался, лишь увидев знак, а так находился в дальнем углу, и ужин при свечах не просто получился.
Он буквально дышал романтикой.
Анисим много шутил – то ли подготовился, то ли действительно был таким балагуром, рассказывал о «провинциальной озёрской жизни», но не забывал и о вопросах, мягко составляя представление о прошлом девушки.
О детском доме, в который её подкинули в младенчестве…
– Отчество «Викторовна» мне не от отца досталось, а от сторожа, который меня на пороге нашёл.
О том, что талант пробьёт себе дорогу через любую стену…
– Я с пяти лет рисую. Сначала даже не училась особо – само получалось. Видела человека, брала карандаш – и рисовала. И схватывала нечто личное, то, что этого человека от других отличает. Интуитивно. К счастью, Анфиса Алексеевна, заведующая наша, в меня поверила и уговорила попечителей оплатить мне кружок…
О том, что важно думать не только о себе…
– Ты собираешься остаться в школе?
– Почему нет?
– У тебя талант.
– Мне помогли его раскрыть.
– И в благодарность ты закапываешь его в Озёрске?
– В благодарность я помогаю раскрыться другим.
– Сама так решила?
– Да. – Девушка помолчала. – Ты видел детей, которые пришли ко мне сегодня? Ты видел их глаза? Они хотят учиться, а я могу стать для них наилучшим преподавателем. Как раз потому, что у меня есть талант. Мне есть чем делиться.
– Ты веришь, что нужно делиться? – тихо спросил Анисим.
– Обязательно.
Романтика никуда не делась, их ужин не мог не быть наполнен ощущениями и обещаниями, однако разговор получился совсем не таким, каким виделся Чикильдееву в начале вечера. А больше всего Анисима смущало то, что Лера не рисовалась, не «играла хорошую девочку», а искренне говорила так, как думает. Как верит. Как считает правильным.
И, наверное, именно поэтому, проводив девушку до подъезда, Чикильдеев ещё долго стоял около машины, смотрел на осветившееся, а через четверть часа погасшее окно и о чём-то думал.
«Ах ты проститутка!»
Никак иначе Цыпа назвать Валерию Викторовну, их строгую училку с «высокими моральными принципами», не мог.
«Шлюха!»
То с одним, то с другим… Нет, понятно, что Анисим – рыба жирная, такого захомутать дорогого стоит, но ведь у неё с Ройкиным только-только заладилось, и вот – пожалуйста! – новый хахаль. Куда только полиция смотрит?
Как выяснилось – всё равно куда, поскольку вечер пошёл не по воображаемому им сценарию, и Борис от огорчения едва не свалился с берёзы.
Чикильдеев девушку подвёз, но подниматься не стал, распрощался у подъезда. Сама Валерия по сложившейся уже привычке переоделась в ванной, в комнату заглянула в коротеньком, но абсолютно не подходящем для шантажа халатике и сняла его лишь после того, как выключила свет.
А Цыпе пришлось ещё почти полтора часа сидеть на дереве, дожидаясь, пока Чикильдеев настоится и надумается. В результате замёрз как собака и едва не отдавил себе седалищное место.
В общем, снова облом…
Глава 4
«…к 10 ноября 1941 года немецкие войска захватили город Озёрск, после чего на территории района был установлен жёсткий режим, имеющий целью предотвратить сотрудничество жителей с партизанами.
Социально чуждые и враждебные к советской власти элементы использовались немцами для формирования низовых звеньев оккупационной администрации. Так, в деревне Красная Нива старостой был назначен Соловьёв Ф. П., бывший крестьянин-единоличник, в прошлом судимый за контрреволюционную деятельность.
Население относилось к немцам враждебно, но из-за боязни репрессий открыто не выступало. Какой-либо политической линии в отношении населения немецкие военные власти не придерживались. Воинские части, занимая населённые пункты, занимались грабежами и насилием…»
Из доклада комиссара госбезопасности 3‑го ранга Меркулова
Озёрский район, 1941 год, ноябрь
Ветер гнал по болоту мокрый, смешанный с дождём снег и бросал его пригоршнями манной крупы в лица парней, укрывшихся под чёрными лапами ели. Парни отфыркивались и вполголоса ругались.
– Тихо, Гнат, – прошептал один, всматриваясь в снежную полумглу. – Вишь? Во-он туда, на сосну, глянь-ка!
Второй тут же приложил к глазам бинокль, трофейный, цейсовский, а вглядевшись, задумчиво поскрёб щетину:
– Снег с веток опал. Уронил кто-то.
– Не вражины ли пробираются?
– Поглядим…
Оба притихли, не шевелясь, и так лежали примерно с минуту, попеременно прикладываясь к оптике, пока, наконец, не обнаружилась пробирающаяся тайной лесной тропой фигура в коротком драповом пальто и драной меховой шапке. Путник то ли заплутал, то ли просто устал и теперь шатался, то и дело хватаясь за стволы осин и ёлок. Кругом шумел смешанный лес, густой, непроходимый, страшный для чужаков, но по-своему уютный для своих – бойцов партизанского отряда «Мститель».
Гнат наклонился к карабину и прицелился.
– Стой, кто идёт? – чуть приподнявшись, грозно спросил напарник.
– Москва! – Путник остановился и махнул рукой.
Парни переглянулись – пароль был назван правильно. Переглянулись и тут же отозвались:
– Калуга!
И, едва незнакомец, проваливаясь по колено в снег, подошёл ближе, радостно замахали шапками:
– Ха, Матвейка! А мы тя и не узнали, ага! Пальтишко-то великовато.
– Уж какое есть, – важно здороваясь с парнями за руку, буркнул путник, совсем ещё юный парнишка лет пятнадцати-шестнадцати.
