Иглы…
– Прощай, глупыш…
Крик. Вопль. Бруджа рыча бросается на несчастного Пихоцкого, и клыки вонзаются в плоть. Брызги крови. Ноздри Эльвиры раздуваются. Крик. Затихающий. Чавкающее рычание. Эльвире становится тепло. Ей нравится. Она ждёт, когда насытившийся, перепачканный кровью вампир придёт к ней…
Она хочет…
* * *
– Грабитель не очень хорошо получился, – посетовал Ройкин, придирчиво разглядывая файл на экранчике «зеркалки». – Лица почти не видно.
– Темно было, – объяснил Цыпа. – А я далеко стоял.
– Я понимаю.
– Но узнать его я смогу.
– На опознании? – оживился полицейский.
– Ага, – подтвердил Борис.
– Ты же далеко стоял.
– Это для фотоаппарата далеко, а для себя – нормально. Узнаю!
– Это хорошо. Это очень хорошо… – Дима прокрутил несколько кадров назад. – А это что за мужик?
– Тот самый, который ко мне во дворе подходил и за Ле… За Валерией Викторовной следить велел.
– Как же ты его снял?
– Как… – Цыпа довольно усмехнулся. – Он думал, что я от страха в штаны наложил и домой помчался, а я… Я, конечно, испугался, но потом подумал: какого хрена? Забежал в подъезд напротив и через окно его снял.
– Как сообразил только, – качнул головой Ройкин.
– Разозлился потому что, – скромно ответил Борис, который рассказал полицейскому далеко не всё. – Сначала перепугался, потом разозлился.
– Так и надо, – серьёзно произнёс Дима. – На такое нужно отвечать.
– Во-во…
– А вот камень ты напрасно утащил.
– Думаете?
– На самом деле думаю я иначе, но воровать всё равно нельзя, – усмехнулся полицейский.
– Это алмаз?
– Нет, конечно. – Ройкин ещё раз взвесил в ладони увесистый синий камень и вздохнул, понимая, что драгоценности настолько огромными не бывают. – К сожалению.
– А так хотелось бы…
Сейчас, конечно, Цыпа рассказывал о событиях прошлой и предыдущих ночей довольно спокойно, вспоминал подробности, пытался приукрасить себя, даже шутил иногда, но… Но всего несколько часов назад подросток был в совершенно ином состоянии, и Ройкину пришлось изрядно потрудиться, чтобы привести Бориса в чувство.
…Ужас.
Вот что это было.
Ужас, который поглотил его, как дракон, – с головой.
Убийство Эльвиры, забрызганная кровью машина, мёртвое и удивлённое лицо девушки – страшные картинки не были предназначены для глаз и психики подростка, шибанули Бориса наотмашь, и он бегом бросился домой, в квартиру, совершенно позабыв, что родители уехали на выходные и никто, никто не сможет его успокоить, приободрить, защитить… Парнишка инстинктивно бежал домой, и именно там его перехватил Ройкин.
«Эй, парень, поговорить надо!»
«Оставьте меня!»
Однако опытный полицейский молниеносно оценил состояние подростка и не оставил.
Следующие четверть часа прошли в уговорах, разговорах, утешениях и прочих умелых попытках погасить истерику, в которую впал Цыпа. В конце концов Ройкин справился. Услышал неожиданное: «Там, там Эльвиру убили!», спросил где, затем заставил Бориса проглотить таблетку, уложил на заднее сиденье своего «Форда» и отправился к дому Леры. Но ничего, кроме кучки разбитого автомобильного стекла, на проезжей части не нашёл. Покачал головой задумчиво, собрал осколки – на некоторых из них были видны следы крови – в конверт и вернулся к дому Цыпы. Уложил парня спать – как раз таблетка подействовала, – а сам изучил содержимое карты памяти его фотоаппарата, всё понял и утром приступил к расспросам.
Однако Борису тоже было о чём спросить.
– Почему вы меня ждали дома?
– Потому что видел тебя около музея.
– А я вас не видел.
– На это и был расчёт.
– Вы следили за мной? – испугался Цыпа.
– Много чести, – хмыкнул Ройкин. – Я следил за грабителем.
– Ух ты! По-настоящему?
– Ага.
– От самого его дома?
– От стройки, – поправил подростка полицейский. – Он на стройке работает.
– А как вы узнали, что он будет музей грабить?
– Я… – Откровенничать с подростком опер не мог. Точнее, не хотел, потому что объяснения могли затянуться.
Серия невозможных для тишайшего Озёрска смертей – убийство, самоубийство, снова убийство – вызвала у Ройкина вполне понятное подозрение. Но в отличие от коллег Дима не удовлетворился неожиданно появившимися объяснениями и результатами расследований, которые никуда не вели, а, тщательно всё обдумав, пришёл к выводу, что с прошлых, тишайших времён в тишайшем Озёрске изменилось лишь одно – началась грандиозная стройка в графской усадьбе. И именно на ней появился наиболее подходящий на роль убийцы персонаж – татуированный с ног до головы бывший зэк Левый, Сигизмунд Феоклистович, и именно за ним отправился тайно следить Ройкин, сообщив всем, и даже Лере, что собирается на охоту.
Слежка увенчалась успехом: полицейский стал свидетелем ограбления, однако взять господина Левого с поличным у Димы не получилось. Во-первых, Сигизмунд ушёл другим, мягко говоря, неожиданным путём, а во‑вторых, помешали устроившие шум педагоги, показываться которым Ройкин не хотел.
Не потому что стеснялся, разумеется. Просто он собирался до последнего хранить своё частное расследование в тайне, и… И было, конечно, кое-что ещё.
То, как Сигизмунд Феоклистович Левый проник в музей. Первоначально полицейский вообще решил, что бывший зэк прошёл сквозь стену, потом убедил себя, что подобное невозможно, но сбивчивый рассказ перепуганного Цыпы пробудил ушедшие было подозрения.
– Ты помнишь, что мы вчера ездили к дому Валерии Викторовны?
– Помню, – помрачнел Цыпа.
– А помнишь, что мы там ничего не нашли?
– Что?
– «Мерседеса» расстрелянного нет, тела Эльвиры нет, и в сводках полиции ничего нет. – Ройкин помолчал.
– Я видел! – вскинулся подросток.
– Я верю.
– Правда?
– Да.
– Почему?
– Потому что нашёл там разбитое автомобильное стекло, – спокойно объяснил Дима. – Машины не было, но разбитое стекло присутствовало.
– То есть…
– То есть этого не хватит для начала расследования.
– Я видел!
С одной стороны, в исчезновении трупа и расстрелянной машины нет ничего странного: подъехали дружки и увезли. Зачем? Сейчас не важно, да и мало ли какие у них были резоны. Однако вкупе со странным проникновением Левого в музей картина складывалась непонятная. Загадочная.
