Однажды она шла рядом с ним, и у нее сломался каблук. Ему пришлось нести ее на руках. В ту ночь он овладел ею при свечах. Он нависал над ней, как демон, с растрепанными волосами, впиваясь своими угольно-черными глазами в ее глаза и вторгаясь своим пенисом в нее, в женщину, от которой прежде всего требовал подчинения, подчинения своим желаниям, своим прихотям.
ЧАНЧИКИТО
Лаура вспоминала, что, когда ей было лет шестнадцать, дядюшка рассказывал ей бесконечные истории о жизни в Бразилии, где он провел несколько лет. Он смеялся над скованностью европейцев. По его словам, жители Бразилии занимаются любовью как обезьяны, часто и охотно: женщины там легкодоступны и жаждут любви, все они охотно удовлетворяли его чувственные аппетиты. Он со смехом рассказывал про то, как посоветовал приятелю, который отправлялся в Бразилию, захватить с собой две шляпы.
— Зачем? — удивился приятель. — Я не хочу брать ничего лишнего.
— Тем не менее, — настаивал дядя Лауры, — тебе нужно взять две шляпы. Ведь одну из них может унести ветром.
— Но неужели я не смогу ее потом подобрать? — удивился приятель.
— В Бразилии, — сказал дядя Лауры, — наклоняться нельзя, иначе…
Он также утверждал, что в Бразилии существует животное, называемое чанчикито. Оно похоже на крошечную свинью с гипертрофированным рылом. Чанчикито обожает забираться женщинам под юбки и засовывать свое рыло им между ног.
По словам дяди, однажды очень чопорная и аристократическая дама встречалась со своим адвокатом, чтобы обсудить вопросы, связанные с завещанием. Он был седоволосым, почтенным стариком, и она знала его уже многие годы. Она была вдовой, весьма сдержанной, представительной дамой, всегда носившей пышные атласные платья с кружевными воротничками, тщательно накрахмаленными манжетами, а лицо закрывала вуалью. Она сидела скованно, как иногда это можно увидеть на старинных картинах, одной рукой опираясь на зонтик, а другую опустив на подлокотник кресла. Они вели спокойную, обстоятельную беседу, обсуждая тонкости завещания.
Старый юрист когда-то был влюблен в эту даму, но даже после десятилетнего ухаживания ему не удалось завоевать ее сердце. Теперь в их беседах всегда присутствовал оттенок флирта, но это был флирт степенный, возвышенный, больше напоминавший старинные ухаживания.
Встреча происходила в загородной резиденции этой дамы. Было очень жарко, и все двери стояли нараспашку. Вдалеке можно было видеть холмы. Слуги-индийцы что-то праздновали. С факелами в руках они окружили дом. Возможно, испугавшись этого и не зная, как вырваться из огненного круга, маленький зверек проскочил в дом. И двух минут не прошло, как почтенная пожилая дама начала кричать и извиваться на кресле, близкая к истерике. Позвали слуг, потом пригласили колдуна. Колдун заперся с дамой в ее комнате. Когда колдун вышел оттуда, он держал в руках чанчикито, который выглядел таким изнеможенным, словно его выходка едва не стоила ему жизни.
Этот рассказ напугал Лауру: она представила, как этот зверек просовывает ей голову между ног. Она даже палец туда засунуть боялась. И в то же время благодаря этой истории она узнала, что у женщины в промежности достаточно места, чтобы там могло поместиться длинное рыло животного.
Позже, как-то во время каникул, когда она играла на лужайке с подругами и упала на спину, громко смеясь по поводу какой-то истории, на нее набросился большой сторожевой пес, который обнюхивал ее одежду и тыкался носом ей между ног. Лаура закричала и оттолкнула пса. Она испытала одновременно чувство страха и возбуждения.
А теперь Лаура лежала на широкой, низкой кровати, юбки ее были смяты, волосы спутались, а помада на губах размазалась. Рядом с ней лежал мужчина весом и размером вдвое больше ее, одетый как рабочий, в бриджи и кожаную куртку, которая была расстегнута, и она могла видеть его голую шею, не прикрытую воротничком рубашки.
Она медленно приподнялась, чтобы рассмотреть его. Она отметила высокие скулы, имевшие такую форму, что он всегда казался смеющимся, а глаза его все время забавно взлетали вверх. Волосы у него были непричесанными, а когда он курил, движения его были неторопливыми.
Ян был художником и смеялся надо всем: над голодом, над работой, над рабством. Он предпочитал быть бродягой, но только не лишиться своей свободы: спать, сколько ему хочется, утолять голод тем, что ему удавалось найти, рисовать только тогда, когда им овладевала страсть к работе.
Комната была заполнена его картинами. Краски на палитре еще были влажными. Он попросил Лауру попозировать ему и с жаром принялся за работу, воспринимая ее не как женщину во плоти, а изучая форму ее головы, которая казалась помещенной на слишком маленькую для ее веса шею, что придавало ей вид почти пугающей хрупкости. Она легла на кровать. Позируя, она смотрела в потолок.
Дом был очень старым, с облупившейся краской и грубой штукатуркой на стенах. Присмотревшись, она обнаружила, что неровности штукатурки и трещины начали обретать формы. Она улыбнулась. В перепутанных линиях и трещинах на шероховатой поверхности она смогла обнаружить самые разные изображения.
— Когда закончишь со своей работой, мне бы хотелось, чтобы ты сделал для меня рисунок на потолке, используя то, что там уже есть, если, конечно, ты можешь увидеть то, что вижу я… — попросила она Яна.
Яну это показалось любопытным, и он потерял всякий интерес к дальнейшей работе. Он подошел к той трудной для него стадии, когда нужно было рисовать руки и ноги, чего делать он не любил. Они ему никак не удавались, и поэтому он часто покрывал их облаком бесформенной ткани, словно это были ноги и руки калеки, и на рисунке оставалось все как есть: только тело, тело без ног, которые могут бегать, и без рук, которые могут кого-то ласкать.
Он приступил к рассматриванию потолка. Для этого он лег на кровать рядом с Лаурой и с живым интересом всматривался, отыскивая обнаруженные ею фигуры и представляя себе их очертания, которые она указывала ему пальцем.
— Смотри, смотри… видишь, вон там лежит женщина?..
Ян привстал с постели — поскольку помещение было чердачным, в углу потолок нависал очень низко — и начал рисовать углем по штукатурке. Вначале он наметил голову и плечи женщины, но потом ему удалось обнаружить очертания ног, которые он тоже нарисовал.
— Юбка! Я вижу юбку! — воскликнула Лаура.
— Я тоже вижу, — сказал Ян, рисуя юбку, которая была задрана, оставляя обнаженными ноги и бедра. Потом Ян тщательно, словно рисовал один за другим стебли травы, изобразил черные волосы у нее в паху и подчеркнул сходящиеся линии ее ног.
На потолке лежала бесстыдно раскинувшаяся женщина, и Ян мог любоваться ею, и Лаура заметила, что в его голубых глазах загорелся огонек эротического интереса, отчего она почувствовала ревность.
Чтобы немного его задеть, она сказала:
— Я вижу рядом с ней небольшое животное, похожее на свинью.
Нахмурив брови, Ян пристально всматривался, чтобы найти его очертания, но ничего увидеть не смог. Он принялся рисовать наобум, руководствуясь краями облупившейся краски и беспорядочными линиями, и вскоре появились очертания пса, который взбирается на женщину. Последним штрихом угля он приделал псу похожий на нож пенис, который почти касался волос на лобке у женщины.
