«Кто первым сделает шаг, тот и проиграет». Нет, это не так. «Убивший дракона – сам становится драконом». Чушь. «Для силы, воли и знания – нет предела». Предел каждый из нас устанавливает себе сам.
Они двинулись одновременно. Черное-на-черном, и лилово-стальное. Романов распахнул объятия, собирая воедино все, что щедро отдавали миру родившиеся Измененные – жизнь, смерть, время, судьбы, души… Строитель Пути ударил ненавистью и болью, собранными с десятков иных миров – наотмашь, бездумно, стараясь смахнуть помеху. Незначительную песчинку, попавшую в жернова слепой мощи, перемалывавших и не такое…
Марк не стал отражать рвущие его на части ощущения неизбывной потери, последней – край перед ликом смерти – ярости и небывалой жути. Они были несущественны. Важнее было остановить медленно сочившуюся в мир тварь, уже протягивавшую жадные невидимые щупальца к ближайшим островкам жизни. Полковник метнул сквозь застилавшую все его взоры кровавую муть свою силу, как его первобытные предки когда-то отправляли в полет деревяшку с примотанным звериными жилами обломком кремня…
Строитель остановился, словно упершись в невидимую стену. Ему и так было непросто втискивать свое многомерное тело в узость немногочисленных и крайне простых измерений человеческой реальности, а яркий болезненны поток энергии выжег значительную часть его крайне уязвимого вместилища на данный момент. Он потянулся сильнее, забрасывая якоря в реальность, стремясь захватить как можно больше живого – которое еще могло жить, и сделать частью себя. Впервые за много эпох и вселенных практически всемогущее существо почувствовало нечто, отдаленно похожее на боль. Отголоски этого странного, давно забытого чувства прокатились по всем составляющим длинной цепи Пути… Где-то там, в серых пустошах пепла, зажглись искорки новых звезд.
Память, память… Простая человеческая память – о сделанном, и о том, что не успел, о мечтах и желаниях, о первом вздохе и последнем ударе сердца… Что может быть страшнее этого слабого, разбавленного, но такого эффективного, яда? Только он же, сконцентрированный, собранный и сжатый в трепещущий отблесками нездешнего пламени шар. Воспоминания тех, кто перестал быть людьми, о том, как они ими были.
Это пламя сейчас разливалось по стремительно растворявшимся частям Строителя, очищающим потоком проносясь по нему, давно забывшему о том, что значит жить.
Отшельник, скрипя старыми суставами экзоскелета, присел, наклоняясь к огню, и стал подбрасывать смолистые ветки в трещащее и плюющееся искрами оранжевое пламя. Морщинистые руки с расплывшимися татуировками ловко ломали сухие побеги на мелкие куски, падавшие в жадную пасть очага, успевая при этом отвлечься на закопченный кувшин с чем-то хмельным. Прихлебывая и отдуваясь, старик кормил огонь, поблескивая глазами из-под спутанных волос, почесывался, хитро щерясь улыбкой с необычно белыми блестящими зубами в старческом рту.
Ричард аккуратно переменил позу, перенеся вес на другую сторону тела. Кривой, как жизнь капитана, табурет, сколоченный из горбыля, протестующее заскрипел.
– Нетерпеливый капитан, хе-хе-хе, – тихонько засмеялся хозяин этого места. – Погоди, сейчас, накормлю его, и займусь тобой…
Он приподнял извивавшуюся ветку, украшенную короткими щупальцами и присосками, причмокнул от удовольствия, и бросил ее в яростное взвившееся пламя.
Морган, щурясь от дыма, внимательно осматривал скудную обстановку хижины. Грубые стены из бревен, покрытых мхом и подсохшими лишайниками. Наспех прорубленное треугольное окно, задернутое шкурой какого-то зверя. Сейчас в прорехи занавески лезла ночная тьма, усыпанная крупными звездами, и мошкара… Очаг в середине, из раскаленных камней, окатанных рекой, над ним – дыра в дощатой крыше, и пара бревен-стропил, увешанных связками трав, сморщенных плодов, и тушками мелких животных, смахивавших на крыс. «Им, положительно, стоит смахивать в другую сторону», – пошутил Рик, и улыбнулся этому образчику нехитрого армейского юмора. Почему-то вспомнился боцман… «Интересно, как он сейчас? Заперся в башне, и листает, матерясь на двадцати языках, древние книги? Или, запасшись зарядами к плазмомету, снова ушел в лес? Надо бы навестить старика…»
Он снова скрипнул табуретом. Теперь уже специально.
– Слышу, слышу! Не глухой… – отшельник, закашлявшись, отхлебнул из кувшина, и клацнул зубами. – Всё! Давай сюда свой вопрос, и про плату не забудь…
– Жадный ты, дядюшка Богу, – Ричард развязал заплечный мешок, и, зацепив кончиками пальцев объемистый сверток, рывком отправил его в полет, завершившийся на грязных, едва не трескающихся от времени штанах сидящего у костра старика. Следом отправился глухо звякнувший мешочек, – И как ты с такими аппетитами жив-то еще?
Отшельник, хихикая, развернул перепачканную тряпицу, и удовлетворенно хмыкнул:
– Уж не твоими молитвами, отрок. Язви тебя в душу…
Округлый сверток скрывал тщательно вываренный череп странной яйцевидной формы, с отверстиями глазниц по всей поверхности, и треугольными челюстями, смыкавшимися в костяной венчик. От него веяло чуждым иным разумом, ненавистью… и угрозой.
Старик пробежал заскорузлыми пальцами по молочно-белой с фиолетовыми прожилками кости, прикоснулся к одной из глазниц, где блеснул опаловый отсвет, и замер. В воздухе с легким звоном раскрывалась карта галактики, залитая лиловым и серебристым цветами. Рукав Ориона, в котором находилась Солнечная система, светился особенно ярко. Солнце, обозначенное желтым кружком, подрагивало и периодически исчезало с изображения…
– Твое место сейчас там и тогда, – отшельник ткнул грязным ногтем в пятнышко Солнца, – Пока сражаются две силы – возможно всё, и даже невозможное… Но, если одна из сил возьмет верх – не спасется никто.
– Капитан, что вы тут делаете? – проекция Гая дрожала, и искажалась полосами помех, – Немедленно вернитесь в тело, это место опасно… Для непрофессионалов. Возвращайтесь. Искин держит канал, но связь может прерваться…
Рик медленно привстал с исчезнувшего табурета, и повернулся к очагу, над которым плавал образ Травкина. Стены хижины расплылись туманом, и медленно провалились сами в себя, открывая темноту, пронизанную звездами и полосами разноцветных пылевых туманностей. Далеко впереди разливалось зарево сверхновой звезды, и за ним угадывалось ярчайшее пятно центра галактики, сейчас сокрытое слабой дымкой… Крыша хижины растворилась в темноте, лишь несколько засушенных пучков неведомых трав плавали в воздухе. Старик, держащий в руках череп, рассыпался потоками серебряного песка, прошипевшего «до вссссстреччи»…
Морган шагнул к огню, протянувшему навстречу оранжевые щупальца. От очага веяло прохладой, вместо одуряющего жара. Рик мысленно поблагодарил хозяев этого странного места, хмыкнул своим мыслям о Кацмане, посетившим его чуть раньше, и вошел в ласково сомкнувшиеся двери пламени.
Картинка, которая вспомнилась капитану, расползлась клочьями тумана, обнажая темный остов открытого космоса. Рик стряхнул с себя воспоминания о посещении дядюшки Богу в далеком прошлом Земли.
Он пришел в себя, и перехватил руку, собиравшуюся ударить его по щеке. Не в первый раз, судя по горевшим тонкой болью нервным окончаниям… Он открыл глаза, и обнаружил себя лежащим на пластали пола медицинского сектора базы Протектората. Капитан четко знал, что вокруг, в основном, двадцать первый век, а снаружи базы до сих пор продолжается круговерть невидимого водоворота времен, стягивавшегося к точке парой уровней выше и километром севернее того место, где находился сейчас экипаж «Астарты».
