«Я несу пустыню. Я несу последнюю частицу жизни в этой пустыне, – думал человек, приближаясь к башне, – и это моя жизнь. Которая утекает странной влагой в этом месте… Нужно дойти!»
Ему удалось только ненадолго, на миг коснуться ладонями тел башни и дракона. Но этого было достаточно…
Песок поглотил все, и фиолетовое солнце угасло.
Эрик тяжело привалился к оплавленной стене зала, пытаясь не потерять сознания. В измочаленном теле, под мерный писк еще не вышедших из строя медсистем скафандра, плескались целые моря боли, заставляя бывалого космического волка скрипеть зубами. Больше от ощущения собственной никчемности – что он мог сделать в схватке двух, будь они трижды прокляты, богов? Разумеется, ни один из них не мог потягаться с Одноглазым или Лофтом, когда те еще были в мире, но… «Раньше, по крайней мере, человек мог выйти на противостояние с асом или ваном… Пусть с предсказуемым итогом: погребальный костер, тризна, или хотя бы неприличный жест того же Вотана, когда ты попадаешь в Вальхаллу, но мог ведь! Задери их всех йотун… – пират сплюнул, марая кровью осколки выбитого метастекла шлема. – А эти, м-мать Фрейя, сукины дети… Я даже не задел этот выкидыш Ангрбоды…»
Он перевел взгляд на размазанные фигуры, потонувшие в смешанном черно-фиолетовом сиянии, и связанные серебряной пуповиной, заставлявшей слезиться глаза, и вспоминать чью-то матерь. Черное свечение ослабевало. Или так просто казалось?
В другой оконечности некогда круглого, а теперь причудливо деформированного зала, смятая стена с шелестом рассыпалась в нечто, напоминающее песок. Воздух со свистом потек прочь, унося серые песчинки. Взвыли насосы жизнеобеспечения, пытаясь восполнить потерю…
«Разгерметизация… Вот же дерьмо! – Эрик неловко дернулся, отбрасывая своей механической рукой придавивший его кусок содранного со стены покрытия. – А я тут, как срущий еж – ни перестать, ни убежать…»
Он с трудом перекатился на живот, и, цепляясь своим новеньким протезом руки за стену, поднялся на ноги, помогая себе подвернувшейся под руку секирой. Штормило. Скафандр скрипел сервомоторами, и пытался зарастить стекло, что не улучшало видимости. Эрик откинул забрало, и всмотрелся в образовавшийся пролом. Оттуда, преодолевая напор ветра и завалы осыпавшихся стен, медленно выходил человек в темном обтягивающем гермокостюме, обычно надевавшимся под скафандр. Его движения напомнили Эрику шаги заблудившегося в пустыне путника – такое он видел однажды, когда судьба и боги занесли его, еще в «прошлой жизни», в знойные пески Аравии… плотная ткань одежды была местами порвана и обожжена, и испачкана в какой-то мерзости. Прикрывшись перчаткой от исходящего от призрачных фигур свечения, то и дело лениво вспыхивавшего, и всмотревшись в бледное искаженное лицо человека, пират выматерился:
– Йотунов хер Вотану в глотку! Не может быть… – и закашлялся, тяжело опираясь на искалеченную секиру. – Ты-то здесь, кха, откуда, Львеныш?
Ричард медленно повел головой, и Эрик на секунду почувствовал укол страха. Глаза капитана «Астарты» были пусты и тускло светились серебром. Он уверенно навелся на сияющие силуэты, в стороне от которых боролся с подкашивающимися коленями рыжий пират, и так же медленно, оставляя на превращавшемся в песок полу короткую цепочку следов, направился прямо к Романову.
– Блядь! Ну какого же хрена? – пират понял, что нужно перехватить Моргана до того, как тот доберется до цели. – Рик, язви тебя в мозг, зачем?
Ему никто не ответил – в усиливавшемся свисте ветра Эрик и сам себя слышал с трудом. Помогая себе секирой, как тростью, он захромал, огибая Романова и его противника по широкой дуге. Надо было спешить…
Даже если твой друг – уже не совсем друг, и не потому, что ты его предал… Хотя, и это тоже, но все равно не потому. Кто сейчас был там, за серебряными глазами – Ричард, или неизвестная тварь – было не важно.
И все же, он опоздал. Не хватило какого-то несчастного десятка секунд – он уже был в нескольких метрах от Рика… Эх, если бы тело слушалось лучше, или скафандр вколол стимуляторы – но снадобья в аптечке уже закончились, и хотелось упасть и не подниматься, не шевелиться, не двигать даже пальцем… Эрик с трудом, прорываясь через боль и тихонько рыча от усилий, преодолел и это расстояние, показавшееся гигантским, но его трясущиеся пальцы коснулись лишь пустоты. За мгновения до этого капитан Морган, стоявший неподвижно, вдруг вытянул руки вперед, и шагнул, размазавшись в воздухе, в то искрящееся безумие, где угасала тьма, и слабо трепетал фиолетовый огонь. Его метафизические противники были измотаны, и один из них – поставлен на тонкую грань между бытием и небытием. Тело Рика преодолело барьер с тихим звоном, его руки одновременно утонули в том, что когда-то было полковником Романовым, заварившим всю эту кашу, и в его непостижимом противнике, истончавшимся в ничто.
Всё вокруг замерло – свет, тени, время, мысли… С холодным хлопком арена борьбы двух сил опустела. Там остались только обильная изморозь, капли крови, и серый песок, уносимый тугим ветром в сторону пролома в стенах зала.
Эрик, скрежеща броней, опустился на колени, схватив пальцами механической руки горсть песка, и заплакал без слез. Он не успел…
Спираль времен, туго сжатая в исполинскую пружину – здесь и сейчас – понемногу раскручивалась в обратном направлении.
Когда-то казалось неимоверно сложным переломить себя, и не бояться испачкать руки в крови. Потом – закалить разум, запереть душу в клетку, и, давя даже саму мысль о проявлении эмоций, оставаться холодным внешне. Сейчас эти вещи казались невинными детскими забавами, давно забытыми и стертыми временем – он хотел сохранить в себе человеческое.
Перед всепроникающим взглядом Романова медленно подыхал, суча безвольными зыбкими щупальцами, пример того, к чему может привести подобная потеря. Строитель уже был мертв, просто не сознавал этого, и дергался в плену оплетших его тело световых нитей, уходивших далеко-далеко, за горизонты…
«Убивший дракона сам становится драконом», – снова вспомнилось некстати услышанное некогда высказывание, и Марк обрадовался. Нет, не открывавшейся перспективе. Назад, в убогое человеческое тело и мелкое озерцо разума, вернуться не получится, как ни старайся. Он улыбнулся воспоминанию. Оно напоминало, что он – все еще Человек.
Древнее чудовище истекало чуждой полковнику силой, и памятью. Сквозь океаны накатывавшейся боли, ослепляющей и дезориентирующей, то и дело всплывали миры, вселенные, отголоски неведомых обрядов, тексты умерших в пасти Пути религий, наивные стихи и простые мелодии… «Если у мира есть душа, то эта тварь питалась именно ею, – отстраненно подумал Романов, когда боль утихла, – такие не должны жить… И я, если разобраться, тоже жить не должен».
Он попробовал проникнуть взором сквозь завесу сгущенного времени, коконом окружавшего базу, и понять, какова обстановка снаружи. С трудом, преодолевая непонятно откуда взявшийся ветер, несущий пыль, затруднявшую и без того паскудную видимость, Марк осмотрелся, и понял, что боль, которую он сейчас постоянно испытывал, явно недостаточна. Перед его глазами разворачивались сотни миллионов Изменений, вызванных вирусом Предтеч, и он почти осязал всю эту невыразимую реку душ, судеб и времен, текущую сквозь него – в никуда. Часть ее лиловых вод Романов расплескал, поразив своего врага, часть утекла сквозь пальцы в этой битве, но основное течение было невредимо. Волна, накрывшая Марка, не остановилась, она лишь замедлила свой бег, и неотвратимо накатывалась в прошлое, вызывая Изменение и там тоже. Человечество переходило на новую ступень развития, не достигнув ее, не став достойным ее. Насильно сбрасывая оковы плоти, прощаясь с мирским вместилищем не сознательно, а потому, что какому-то полковнику, ставшему богом, нужна была энергия для битвы… Он видел, как погибали без возврата те, кто не накопил достаточный потенциал для перехода, как люди, лишь начавшие свое восхождение от зверя к богу, утрачивали душу… Как рушился мир. Его мир.
