Он пытался соскользнуть в локус судей, погрузиться в спокойное холодное белое сияние… но и в этом Ричарду было отказано. Память, подёргиваясь в такт пульсациям окружающего пространства – «Чёрт возьми, где я? Кто мои вещи?» – тоже раз за разом проваливала запросы, выдавая клочки и кусочки совершенно ненужной информации, дробящейся на составные элементы, рассыпающиеся осколками туманных зеркал…
– Маттершанц… – в отчаянии прошептал Судья потрескавшимися губами. – То, что осталось во мне от тебя… Помоги…
Мир вокруг раскололся пополам, и осколки, приобретая полукруглую форму, расползлись в стороны, открывая застывшему взгляду Ричарда потоки тёплого струящегося света и границы тверди высоко за ним…
– В первый раз вижу, чтобы так реагировали на стандартный регенератор… – тихонько прошептал себе в усы седоватый медтехник за скособоченным пультом, поглядывая на запись ментоскопа, где переливались багрянец и тьма. – Эх, молодёжь-молодёжь, завязывать с наркотой надо…
Из переносного регенерационного бака в углу медотсека одобрительно хмыкнул Либерти, погруженный по грудь в ярко-жёлтый раствор, искрящийся пузырьками. Пилота уже порядочно достали все эти медицинские пытки, замаскированные под реабилитационные мероприятия, а слух у него всегда отличался редкостной остротой. Других развлечений, кроме как пялиться в голоэкран, подключённый к убогой развлекательной базе, да препираться с медтехниками, поблизости не наблюдалось, и Линденхост пользовался любым случаем, чтобы скоротать время до окончания восстановления нервов, структуры костей и костного мозга. Старший врач, он же – начальник отдела биологически и бионических исследований группы «Ромашка» уже давно плюнул на раненого пилота, и в отсек появлялся только удалённо, по сети, а техники выли чуть ли не в голос – хлёсткие и обидные шуточки истребителя попадали точно в цель, и раздражали неимоверно. Вот и сейчас…
– Петрович, старый ты хрен, – Либерти растянул губы в предвкушении, и вспомнил русские анекдоты и истории, которые в казармах травили беспробудно, особенно после самогона или виски-горлодёра, – может, это тебе со спиртом из регенератора завязать стоит? У тебя уже давно не стоит, а сейчас уже и глюки мерещиться начали… Смотри, придёт belochka, а то и sir Kondratii пожалует в гости – что ты им скажешь? «Это не я, он первый начал»?
– И твою же мать… биологическую, крысюк ты пробирочный, богом в душу трёпаный… – Петрович подскочил, задев сенсор стирания записи. На экране замер единственный кадр обстреливаемой флотом неизвестной планеты. – Истребитель неистреблённый, молчи уже! Мне и так уже начальство платит по двойной ставке, чтобы я тут с тобой лишние вахты просиживал, и ребятам мозги предохранял от твоего влияния…
– Ох, рассмешил… – закашлялся Линденхост, схватившись за поручни бака. – «Предохранял»… Петрович, ты только что сам признался, что ты – гондон. Вот это шутка!
Рику было не привыкать просыпаться или приходить в себя неизвестно где, с головной болью и тошнотой… В прошлой жизни, правда. В шкуре Судьи, точнее, в его белом плаще и с карающим мечом, бывшего капитана участь сия миловала – до поры, до времени. Сейчас, кажется, это время настало.
Внутри поскрипывало и похрипывало, дыхание, сердце и память отказывали – почему-то всё время перед глазами вставали бьющиеся зеркала и разорванная огнём ракет и орудий планета. И два лица – одно в вычурной маске, постоянно меняющей очертания и украшения, с холодными стекляшками глаз и какой-то склизкой по ощущениям прорези для рта, и второе – волевое, исполненное внутренней силы и воли, словно вырубленное из камня…
Рику-Судье хотелось сдохнуть. Именно сдохнуть, в крови и дерьме, так, чтобы было неповадно прочим поступать так, как поступал он, и… упиваться властью, своей силой и высочайшей миссией, доверенной ему теми, кто стоит много выше обычных людей. Он не понимал, откуда взялись такие мысли в его прежде холодном и предельно логичном рассудке, но подозревал, что виновен в нём тот, из сна, что носил маску…
А обладатель второго лица, виденного Судьёй в горячечном бреду, входил в медотсек. Распавшаяся на части многослойная перепонка медленно уползала в щели, попыхивая на визитёров сизоватым дымком многоцелевых медицинских нанитов, и Романов, скривившись, непроизвольно задержал дыхание. Не то, чтобы он боялся лишний раз вдохнуть нанороботов – его организм сейчас справился бы и с их боевыми отравляющими вариациями, но полковнику было почти физически неприятно чувствовать шевеление этих невидимых машин в себе. «Вот такая вот забавная фобия» – сказал однажды штатный психиатр десантного корпуса, незадолго до того, как совершил прогулку без скафандра в открытый космос. Кажется, он хотел поймать нескольких зелёных человечков, явившихся мозговеду после обильных возлияний в штабной кают-компании… Единственный полезный совет, что оставил доктор Марку, гласил: «Всё – тлен, но далеко не всё – член. Мир гораздо приятнее, чем вы думаете». Романов взглянул в поблёскивающий металлом бок раскрытого автохирурга, и его передёрнуло ещё сильнее – раны от зеркал болели и чесались, несмотря на тройную дозу иммунола и регенера…
Пока Марк перемигивался со своим отражением, следом за ним лёгким быстрым шагом в отсек вошла Ханна, улыбавшаяся на ходу чему-то своему в глубине своих мыслей. Петрович привстал, и, криво отмахнув левой рукой слабое подобие салюта, быстро затараторил, обращаясь к полковнику:
– Ваше высокобла… Кхм, сэр! За время вашего отсутствия на вахте происшествий не было, оба больных в сознании, нареканий на условия службы нет, докладывал старший техник биологического сектора Петрович, старший лейтенант десанта… – тут распушённые усы медтехника грустно обвисли, – в отставке.
– Вольно… – Романов с трудом удержался, чтобы не вздёрнуть брови в удивлении – этот человек действительно напоминал одного его бывшего сослуживца… Но это осталось где-то там, в прошлой жизни, да и звали того капитана, кажется, не Петрович, а Иванович… – Что с пострадавшими? Когда встанут в строй?
– Засранец-истребитель будет бегать и прыгать через десяток часов, – медтехник ожёг взглядом пристальных стального цвета глаз притихшего Либерти, и расправил пальцем усы. – А вот с рыцарем в белом плаще пока не ясно, у него большие проблемы с памятью и не только. Такое впечатление, что он просто не хочет жить…
– Что это? – Ханна, молча стоявшая рядом с Марком, едва не касаясь его руки, указала на подрагивавшую картинку рядом с Петровичем. – Какая знакомая планета…
– Это из ментоскопирования вашего «Судьи», – Петрович хмыкнул. – Насколько представлялось возможным при таких масштабных разрушениях, искин по очертаниям материков и горных цепей опознал в этом шарике Эклектику. Вероятность 67%, но это максимум, что можно выжать…
– Э-эклектика? – Шойц сдвинула брови, поджав губы и напряжённо вглядываясь в изображение, и непроизвольно крепко сжала ладонь Романова. – Н-но как? Кто?
– П-пока никто… – прохрипел приподнявшийся на локте Рик, вглядываясь запавшими глазами в Ханну и Марка. – Анна? Майор Штафф? Что ты…
– Какой, нахрен, майор? – опешил Романов. – Эй, друг, ты что-то путаешь, это Ханна Шойц, судья-экзекутор Шестого отряда сил самообороны Эклектики…
