«Тюрьма, даже если она из алмазов, или звёзд – всё равно остаётся тюрьмой, – неспешно текли мысли Макса, глядевшего остановившимся взглядом на столкновения галактик. – Если твою свободу отняли, тело забрали, и поместили душу, или что там у человека можно вырвать из его оболочки, в место, подобное этому – что можно хотеть? Только свободы… Жить. Я хочу жить».
Что-то изменилось вокруг. Он ясно чувствовал чьё-то присутствие, и даже нарушил свою недвижность, чтобы осмотреть плотик. Но ничего не нашёл на несчастных трёх квадратных метрах, которые сейчас были его единственным владением, кроме разума.
Тем не менее, здесь кто-то был… Кто-то или что-то, неощутимое и недоступное восприятию.
– Мы тоже хотим жить… – раздался бестелесный голос внутри Макса. Чуть надтреснутый, но знакомый – именно его он слышал перед тем, как заснуть на Марсе и проснуться уже здесь. – Это вообще характерно для всех существ, вне зависимости от степени развития и строения тела или разума – хотеть жить. Существовать. Взаимодействовать с миром вокруг… Продолжать себя. Развиваться, учиться, расти – или праздно проводить дни в неведении, небрежении и лени.
– Это ты… Ты перенёс меня сюда, в эту… это… – Макс запутался в словах, и внезапно понял, что не испытывает каких-то негативных чувств к этому бестелесному существу. – Зачем? Кто ты?
– Можешь звать меня «Посланник», – мягко шепнул голос. – Это и имя, и одновременно – функция, цель и смысл жизни. Так уж мы устроены…
– Макс Телль. Бывший работник технического сектора Цитадели, Марс… – слегка обалдело представился Телль в ответ.
– Я знаю… У вас функция и смысл пока ещё разделены, и это так непривычно… – Посланник слегка запнулся. – Но сейчас я пришёл показать тебе кое-что.
Макс внутренне напрягся. Любое изменение обстановки дарило надежду – пусть не на освобождение, но… Кто знает?
– Смотри, – подождав немного, продолжил его невидимый собеседник, – я покажу тебе наш мир…
Макс почувствовал, как его сознание расщепляется на несколько частей, одна из которых остаётся безучастно таращиться в пространство на чёртовом плотике, а другие… Темнота и серые искорки танцевали вокруг странную пляску, взвиваясь и опадая, рассыпаясь пылью и вспыхивая, расширяясь и опадая. Тишину движений нарушало лишь шуршание, и лёгкий запах затхлости чувствовался здесь.
Понемногу из теней стали проступать изломанные и искажённые очертания строений, скоплений валунов и скал, серой земли и каких-то металлических сооружений, причудливо раскиданных между курящимися темнотой провалами. Сумеречное низкое коричневое небо плевалось пеплом и песком, и тяжёлые чёрные облака медленно ползли по его куполу, навевая ощущения печали, скорби и грусти…
Темнота, тени и низкие небеса. «Боги Земли и Ушедшие Марса! – поразился Макс, озирая эту картину. – Как же здесь… тяжко. Где находится этот мир? Что за солнце его освещает? И освещает ли?»
– Это моя родина… – Посланник говорил медленно, тягуче, со странными нотками в голосе. Тоска, грусть и толика боли смешивались в его интонациях. – Древняя, рассыпающаяся прахом и пеплом, уставшая жить, умирающая – но любимая!
– Соболезную, – ляпнул Телль, и тут же смутился. – Что здесь случилось?
– Ничего особенного. Просто время подошло к концу, – Посланник вздохнул. – Оно закончилось уже давно, но мы смогли обмануть реальность, и выпросили у мироздания ещё эпоху. Потом ещё одну…
– А потом мироздание вам отказало… – Макс почувствовал, что, кажется, знает эту историю – где-то в глубине себя, внутри своей памяти или души… – И пришлось искать новый способ выжить.
Картинки угрюмого мира менялись. Глубокие моря, медленно переваливающие свинцово-серые волны к горизонту, скрывающемуся в чёрной дымке. Изломанные грани гор, увешанных бесформенными коконами то ли жилищ, то ли гигантских насекомых… Остатки искорёженных решётчатых башен из некогда светлого металла, покрытого липкой даже на взгляд коричневой плесенью.
– Верно, – голос дрогнул. – Нас мало… И если умрёт наш мир, погибнем мы все. Ваша реальность не может поддерживать жизнь в наших телах, наша – смертельна для вас. Другие законы материи, что поделать…
– Потому вы можете приходить к нам, только оставив свои тела, – Телль почувствовал растущее негодование, и угрюмо продолжил, – и захватывая наши… Моё, например.
– Крайне редкое и удачное совпадение.
– Ч-что? – опешил Макс.
– Твоё тело – крайне редкое и удачное совпадение, – невозмутимо ответил Посланник. – Оно способно принять меня почти целиком, в отличие от миллиардов твоих соотечественников…
– Клонирование… – Телль перебирал возможные пути решения задачи, – Кибер-тела, перенос в искина, создание тела в биореакторе… Андроиды с заданными характеристиками!
– Увы, – в голосе Посланника слышалось неподдельные сочувствие и боль. – Только живое человеческое тело… Одно из миллиардов, и только для меня. Меня создали таким, каковым я являюсь. Остальные не способны и на это.
– Боги… – Макс осознал, что не может ненавидеть Посланника и его расу. Негодовать – может, а ненавидеть – вряд ли. – Как мне вас жаль…
– Боги мертвы… – в тон ему ответил Посланник. – Но и без них я могу сам определять свою судьбу, не уклоняясь от возложенной миссии, а только приближая освобождение таких, как я. Коль упустил я шанс, подобного которому не будет более, то волен и решать по-своему вопрос.
16.4 Решка. Возвращение. Часть первая
26 августа 2278 года
Технические коридоры, проходы, лестницы, закоулки и тупички – всё это было ему настолько знакомо, что он и сам не знал, до какой степени можно скучать по ставшему родным запаху Лабиринта. Законсервированные темпоральные зоны, неустойчивые поля смещений, опасные повороты и предупреждающие знаки. Он помнил, он ощущал, он жил этим до сих пор.
Даже теперь, когда судьба, казалось, помиловала бывшего кибера, вернула ему плоть, щедрой рукой отсыпав шансов на перемены, он видел во сне свою прошлую работу в бытность жужжащим железным насекомым, во чреве которого скрыты самые настоящие человеческие мозги и сознание.
Мрачные тоннели приняли Решку, или Двадцать Шестого, в своё тёмное чрево, ласково дохнув на него затхлостью и пылью, как бывало в самые трудные дни его работы, которые приносили напряжённую работу мысли, безумные расчёты, выкладку на все сто процентов и благостную усталость после окончания смены.
Где-то в глубине сознания Решка понимал, что он никогда не чувствовал полноценного опустошения и ломоты в натруженных костях экзоскелета в бытность кибером, но сохранённые функции мозга, в отличие от его собратьев, позволяли помнить все эти ощущения, словно они реально присутствовали в его теле.
Память – очень странная штука. Ты никогда не можешь угадать наверняка, что именно запомнишь, что отложится в схронах и закоулках мозга, что выплывет, вынырнет наружу в самый неожиданный день. И едва тёплое лето захлопнет железный занавес радости и беззаботности, как память услужливо выбросит на поверхность цепочку ассоциаций, казалось бы, совершенно не связанных с наступившей осенью.
