Язвы и ссадины, словно от расчёсов или укусов, Решка заметил после пробуждения в первые же двое суток в походе. Сначала он думал о реакции тела на суровую обстановку вокруг, довольно правдоподобные лишения и ограничения, в том числе, кислородное голодание, но после нескольких дней отказался от этой теории.
Даже когда Решка принудительно отменил программу двухнедельного похода по следам первых колонистов, и новейшая система безопасности мягко и аккуратно усадила его в подоспевший флаер компании, агент чувствовал беспокойство. Мелкая моторика всё сильнее и сильнее давала о себе знать сбоями и отказом подчиняться прямым командам головного мозга. Не говоря уже о бессознательных командах или необходимых функциях.
– Надо же, сколько дел решает наше сознание, когда мы думаем, что оно ничего не делает, – изрёк уставший агент, когда пальцы на его левой руке непроизвольно сжались, дёрнувшись все разом, и сильная судорога прошла от запястья до самого плеча. – Хорошо хоть сраться не начал и за дыханием пока следить не надо. Интересно бы я выглядел, если бы приходилось считать вдохи и выдохи.
Произведённый анализ, который инициировала Мемета, выявил поражения ЦНС в следствие пережитого шока. Иначе говоря, сознание Решки не желало закрепляться во заимствованном теле Макса Телля, а, следовательно, времени на раздумья у агента не оставалось совершенно.
Следовало либо искать контактов с Посланником, либо Орла, который, возможно, мог бы помочь с телом или хотя бы объяснить, что пошло не так. А все данные, которыми располагал сейчас бывший работник Лабиринта, сходились на одной точке – Эклектике.
Эта далёкая планета была хранилищем основных запасов транспортируемых кибертел в обжитом секторе космоса, транспортным узлом и грузовым лифтом, если можно так выразиться, всего биоматериала, когда-либо проходившего через руки Протектората, МАСК и, как догадывался Решка, даже ХаСОМ.
Мемета молчала, избрав для себя позицию не то обиженной девушки, не то надменной, умудрённой опытом дамы, против воли и власти которой посмел пойти какой-то сопливый юнец.
Попытки Решки напомнить искину, что он всего лишь следовал её рекомендациям, вызвали в голове агента новый шквал аргументов, споро вылившихся в острую мигрень.
И вот теперь, когда Решка уже стоял посреди темноты знакомых переходов, чудом отыскав вход в разрушенные и обвалившиеся тоннели Лабиринта, он старался понять, куда же ему двигаться дальше.
Технические коридоры и входы, выстроенные вокруг первого яруса Лабиринта, когда повстанцы пришли впервые занимать свои крысиные норы, полностью обвалились вниз, погребя под собой десятки работников.
Завалы уже разобрали, трупы вытащили, а проходы кое-как расчистили, но открытого доступа в Лабиринт, кроме крайней необходимости или воздушной тревоги, не было до сих пор.
Решке предстояло решить, стоит ли пытаться отыскать необходимую точку входа, или просто поблуждать по Лабиринту в надежде, что его центральная нервная система даст сбой, и он свалится куда-нибудь в яму или трещину от просевших внешних плит надстроек к Лабиринту.
Сама же система древних переходов, казалось, не пострадала вовсе, что и давало Решке надежду отыскать уцелевшие архивные данные с отправной точки планеты Эклектики, или ещё какую-то информацию о себе же в бытность Двадцать Шестым, что могло навести его на след загадочного Орла, если он до сих пор предпочитал придерживаться намеченного плана, и собирался выйти на контакт с последующей загрузкой сознания Посланника в тело Макса.
Раздумывая обо всём этом, Решка начал тихонько напевать для успокоения одну из простеньких песенок работников Лабиринта:
Летящей походкой мужик сел в лебёдку,
Но кто-то из нас хитрый был пи***…
Он долго скрывался, к нему подбирался,
Но вот – добрый вечер! – случилась та встреча…
Интерлюдия 3
25 марта 2278 года
Соскользнув на несколько метров по пандусу из тусклого металла, она ухватилась за выступающую из стены трубу, и остановилась. Уровнем ниже разбалансированный генератор гравитации испускал последние эрги, и поле тяготения было нестабильным – тело то наполнялось лёгкостью, то словно наливалось свинцом. Поморщившись, Химера спрыгнула на прогнувшийся под её тяжестью решётчатый мостик, и огляделась. Заброшенная станция наблюдения, лишённая кислорода и функционирующая на остатках энергии в накопителях, медленно вращалась вокруг своей оси ниже оси эклиптики на самой границе гравитационного поля Юпитера.
Дойдя до стены, изъязвлённой временем и покрытой ржавыми пятнами, Химера замерла, прислушиваясь к ощущениям. Время вокруг блестело непотревоженной поверхностью стоялого пруда, и только точка входа неровно пульсировала, успокаиваясь. Маяк, поблёскивая жёлтым пятном на границе чувств, вёл именно сюда, к остаткам оборудования и поникшим, как стебли механических цветов, кабелям энерговодов.
Она напряглась, и достала из свёртки пространства кусок металла, керамики и пластика, сразу же прилепившийся к стене, и проглотивший бронированные оболочки кабелей. От коричневого изломанного корпуса, на котором в случайном порядке были рассыпаны глубокие оспины с серым налётом, веяло чуждым. Но внутри билось хорошо знакомое Химере море силы, золотистой и горячей. Её тело пронзила дрожь ненависти, и пленница Пирамиды тихонько зашипела. Воспоминания о неспешно текущих веках и тысячелетиях, клетке из обжигающих лучей и боли, которая возникала при одной только мысли о прикосновениях к ним вернулись, освежённые прикосновением к источнику энергии прибора связи.
План Старшего Помощника Шиффса был простым и незатейливым. «Совсем вы, С-светлые, – змейкой скользнула мысль, – разучились строить интригу. Даже я могу сделать лучше!» Но указывать на ошибки освободившего её из заточения не входило в планы Химеры. Каждый сам себе могильщик.
Тем временем странный агрегат медленно наполнял накопители станции, оживляя одну за другой системы жизнеобеспечения и маневрирования. На расконсервацию и восстановление потребуется не одно десятилетие, но это её уже не волновало.
На экране появились слабые тени, складывавшиеся в коричнево-чёрные картины, словно выжженные по старому дереву, и вскрытые тёмным лаком. Изломанные скалы, покрытые странной помесью лишайника и мха, трепещущей на сильном ветру, стелющиеся по зернистому песку узловатые плети растений, цепко впивающиеся в камни и стекловидные проплешины. Низкое тёмное небо с медленно ползущими тучами. Низкие горы на горизонте, сглаженные временем и ветрами. И никаких признаков солнца. Холод. Безнадёжность. Уныние. Горечь.
Химера долго вглядывалась в экран, как в окно, стараясь проникнуть глубже, понять этот умирающий мир, которые показал ей своё покрытое язвами лицо… Несмотря на свою способность нести смерть, пить кровь и умение убивать, она всё-таки слишком любила жизнь. «Я живу. Убивая, не умирая, отнимая жизнь – я существую, пока она есть у других. Если жизни не станет…» – Химера не стала продолжать мысль, придвинувшись к метровому неровному прямоугольнику вплотную. Там, с другой стороны, находился мир, который был уже мёртв. И прекрасно знал об этом. Не стесняясь, а, скорее, выставляя это напоказ.
