Гастон, закусив губу, судорожно рылся в Сети, раздавая указания, приказы и рассылая сообщения, которые пробуждали к жизни многократно проверенные и продуманные процессы – политические, технические, финансовые, военные, террористические и просто преступные. Его вертикаль ответственности в марсианском сопротивлении, все пять с лишним тысяч человек, уже начали подготовку к переходу на нелегальное положение и готовились, по большей части, покинуть планету. Миллионы и миллиарды кредитов перечислялись по счетам сотен банков человеческой части галактики, акции сливались на биржах, грозя обрушить рынки, ценности и ресурсы, припасённые на «чёрный день», перемещались в другие места хранения…
«Если уж мне и суждено погибнуть сегодня, – думал Ле Рой, закусывая губу до крови, – то хрен вы у меня получите Марс. То есть, Марс-то вы получите, но вот искать деньги и ресурсы вам придётся самим. Долго. Надеюсь, у вас получится…» Он не собирался лишать мирных и не очень жителей необходимого минимума жизнеобеспечения, но, в случае форс-мажора им придётся серьёзно задуматься о выживании – как когда-то пришлось озадачиться их предкам, очутившимся на враждебной безжизненной планете с почти что голым задом и без связи с Землёй… «Справились тогда – справятся и сейчас… Только я этого, боюсь, уже не увижу»
Гастон потрогал нещадно болевший живот, и поморщился. Потом бросил взгляд на свой защитный костюм, посаженный в кресло, и улыбнулся. «Канальи… – подумал он. – Какие всё-таки канальи эти МАСК…»
Перед глазами канцлера, вопреки распространённому мнению, вовсе не мелькала вся жизнь, или что-то подобное – он спешно завершал работу над активацией сценария «горячей» мести Авелю и тем, кто стоял за левым плечом его бывшего коллеги и соратника. Для запуска последнего этапа недоставало всего одной команды и подтверждающего пароля. Гастон ввёл строку в вирт-интерфейс, но медлил с голосовым паролем… Казалось, ещё не время.
На тускло светящемся голоэкране, который служил единственным источником света в мрачном кабинете, обшитом тёмными панелями и заставленном древним оборудованием связи, штурмовики разнесли из дезинтеграторов массивные створки дверей, и замерли в ожидании. Позади них из проёма шагнул вперёд широкоплечий высокий человек в тёмном камзоле. Гастон скривился, узнав Авеля, который, между тем, поднял руку с блестящим плазмером, и выстрелил в голокамеру. Экран подёрнулся сеткой помех, и изображение расплылось в бесформенные пятна.
– Вот и всё… – прошептал Ле Рой, чувствуя на губах привкус крови. Его шатало, когда он направлялся к маленькому кожаному диванчику, на котором были раскиданы медкомплекты и полевой набор хирурга. – Нужно принять обезболивающее…
Прежде кристально чистый разум канцлера сейчас был полон тумана и боли, сквозь которые проступало безразличие и стремление выполнить свой долг… Именно так и таким, каким он его себе представлял.
Костюм, сидевший в кресле, запрокинув пустой шлем на высокий подголовник, разлетелся в мелкую пыль и металлические брызги от залпа дезинтеграторов и плазмеров ворвавшихся в помещение солдат, и та же участь постигла массивный стол. Дымящиеся металлопластовые панели с грохотом рассыпались по полу, разъедаемые силами атомарного распада, а из глубины помещения к стрелявшим протянулся дымный след гравитационного излучателя, тёмным маревом охвативший бронированные туши, и смявший их, как бумажные фигурки-оригами. Дикий хруст и чавкание льющейся из-под корёжащейся брони жижи, испарявшейся и осыпавшейся на пол чёрным прахом, слились с командой Авеля.
– Все назад! – Гаррисон отшатнулся от проёма двери, когда заряд гравитатора иссяк, и останки погибших солдат посыпались трухой на пол.
– У него только один заряд, командир, излучения нет, – по громкой связи хрипнул кто-то, с трудом справляясь с помехами. – Гранату?
– Нет. – Авель осторожно глянул внутрь, где остатки стола и костюма Ле Роя причудливо смешались, серебром и сталью, с чёрной пылью бойцов Гаррисона. – У него больше нет оружия. Гравик здесь был только один, и он… не перезаряжается.
«Если Гастон не притащил с собой что-нибудь из арсенала Той Стороны, то он безоружен, – думал эмиссар МАСК, пока текли тягучие секунды. – Надеюсь, что так».
– Канцлер, сдавайтесь и бросьте оружие, – кляня себя за стёртую и штампованную фразу, громко произнёс Авель. – Я гарантирую вам справедливый суд и честное наказание за все злодеяния, что вы свершили на своём посту…
Слова канули в пространство кабинета, и заглохли во тьме, которую рассекали только мощные лучи штурмовых фонарей на броне напряжённых солдат. Из глубины помещения донёсся слабый голос Ле Роя:
– Я безоружен, друг мой, и очень о том жалею… – канцлер слабо застонал, но справился с собой. – Если бы я сидел в том кресле, что разнесли твои штурмовики, то сейчас мой прах лежал бы на полу… И о каком справедливом суде можно говорить в таком случае?
«Хочешь поговорить? – Гаррисона обуяла тревога, но он проверил каналы связи и успокоился – сейчас все инфор-потоки были перекрыты, и ни о какой трансляции или записи речи не шло, Убежище под колпаком. – Хорошо, поговорим… Всё равно твоё время ушло».
– Я сейчас войду, один и без оружия, – Авель спрятал свой плазмер в кобуру, и встал в обглоданном дезинтегратором проёме входа, расставив руки. – Мне нужно с тобой поговорить…
Ле Рой издал холодный смешок, и щёлкнул чем-то. Холодный биохимический свет люминофора из спасательного комплекта разгорелся тусклым пятном в углу разгромленного кабинета, выхватывая из темноты повалившийся на бок облезлый диванчик, разбросанные медицинские пакеты и тусклый цилиндр гравиизлучателя, мигавший красным пятном активатора. Чуть дальше, в углу, полулежал, прислонившись к ржавой стене, и сам канцлер. В его бледном лице Авель читал боль, смятение и страх, пока приближался, знаком показав своим людям опустить оружие.
Гаррисон прошёл пять шагов, и встал напротив своего бывшего начальника, широко расставив ноги в ботфортах, и сунув руки в карманы. Правая его ладонь стиснула рукоять миниатюрного парализатора. «На всякий случай».
Ле Рой выглядел отвратительно. Его щегольский костюм сгорел вместе с резиденцией правительства, в которую какой-то добрый марсианин выпалил с орбиты кумулятивной боеголовкой вскоре после теракта, а подскафандровый гермокостюм был порван на животе, и испятнан свернувшейся кровью. Сквозь разрывы можно было заметить иссиня-чёрные строчки швов, избороздившие тело Гастона, и это объясняло, почему здесь валялось столько медпакетов из эмергентного набора…
– Да, mon ami Авель, – Ле Рой обратил внимание на вспыхнувший взгляд своего оппонента. – Мне недолго осталось… Автохирурга здесь нет, кто-то его, кхе, a volé… то есть, экспроприировал после консервации убежища…
В душе у Гаррисона боролись жалость к Гастону, который был к нему по-своему расположен как человек и друг, и стремление завершить порученное ему дело. Победила жалость.
– Когда? – Авель дёрнул подбородком в сторону ран.
Ле Рой улыбнулся, растянув бледные губы.
