– На Новохимкинском кладбище… И не живет, а покоится. Номер ее захоронения тысяча сто девяносто шестой. Первая линия третья аллея.
Грыжин от неожиданности крякнул:
– И давно она там, голубушка?
– Без малого три года. Когда Петр Григорьевич вернется, пусть сразу заедет ко мне.
– Прибежит Петро. Сюрпризик ты ему приготовил смачный. Грыжин положил трубку и отсутствующим взглядом обозрел кабинет.
– Что-нибудь, случилось, Иван Григорьевич?
– Наша невестушка покойница. Вот что случилось. – Ответил генерал и неожиданно расхохотался.
– Что вы смеетесь? – Испугалась Надя. Сообщение Волкова ей вовсе не показалось комичным.
– Я представил, как эти петушки объяснялись в любви праху, и не сдержался…
Надя кивнула, но глаза у нее оставались испуганными.
– Ну, не прав. История и впрямь жутковатая. Прости старого дурака. – Повинился Иван Григорьевич: – Ты, Надюх, не расстраивайся, а лучше позвони на мобильный мужа и обрадуй его известием. А я, пожалуй, приму десять капель. Надо же невестушку помянуть.
* * *
29 октября 2004 года
Звонок Нади застал Ерожина в аэропорту. Вылетая накануне ночью, он оставил свой «Сааб» на платной стоянке. Ерожин предполагал прилететь в Краснодар ранним утром, поговорить с архитектором и дневным самолетом вернуться назад. Но рейс отменили, и ему пришлось гулять по Краснодару еще сутки. В результате в Москве он оказался двадцать девятого октября в семнадцать десять.
Выбравшись из здания аэропорта, он сразу двинул на стоянку. Его иномарка, припорошенная листьями, сиротливо дожидалась в дальнем углу. Петр снял дворник, сгреб им влагу со стекла и уселся за руль. Перед тем, как тронуться с места, он решил позвонить домой, и понял, что после разговора с архитектором так и не включил мобильник. И не успел его включить, как раздался звонок. Надя отругала мужа за забывчивость и сообщила последние новости. Поговорив с женой, он откинул голову на подголовник и минут десять просидел без движения. Наконец, переварив сообщение, рванул с места. Долетев до Москвы, у первого же светофора позвонил на Петровку:
– Тимофей, ты еще на месте?
– Пока на месте, товарищ подполковник. Но рабочий день закончился.
– Ничего, товарищ подполковник, задержись немного.
– Я вас жду…
– Не вас, а тебя. – Поправил Ерожин и, не дотерпев до зеленого сигнала, вывернул на осевую. В шесть вечера добраться до любого места в Москве – задача со многими неизвестными. Петр решил ехать через центр и угодил в получасовую пробку. Пятьдесят километров от Домодедова до Кольцевой он преодолел за двадцать три минуты. Оставшиеся пятнадцать тащился два с половиной часа. Но Тимофей его дождался:
– Я чайник уже в третий раз включаю. Вот бутерброды из буфета принес. Вы ведь с дороги…
– Спасибо, Тимофей. Я действительно жрать хочу до чертиков. Ты настоящий товарищ. Я буду жевать, а ты рассказывай. – Во время завтрака с архитектором есть Ерожину не хотелось, а потом перекусить не было времени.
Волков налил бывшему шефу большую кружку чая и, подвинув к нему тарелку с бутербродами, приступил к рассказу:
– Люба Крестова не москвичка и вычислили ее наши ребята случайно.
– Хорошее начало. – Пробурчал Петр, перемалывая бутерброд с ветчиной: – Откуда же эта бабочка залетела на московский огонек?
– Родом она из Курска. Но не того Курска, где Курская дуга. Из Курска Ленинградской области…
– Знаю, это от моей родины недалеко. Если из Новгорода в Нарву через Лугу пилить, он на пути. Жуткая дыра…
– Наверное…
– С родителями связался?
– Позвонил в их городской отдел. У нее мать умерла. Отец пьяница. Дома телефона нет.
– Принято. Вали дальше.
– Ее нашли мертвой возле медицинского центра на Каширке. Осматривал ее Вадим Ключицын. Это был его первый выезд в качестве медэксперта. Да и вообще первый день работы. Естественно, поэтому он девушку хорошо запомнил. Так получилась, что Вадик зашел в ОРО, у него там приятельница, и увидел фотографии. Ну а дальше, сами… сам понимаешь.
– И впрямь смахивает на чудо. – Согласился Ерожин, с сожалением оглядывая опустевшую тарелку.
Волков правильно истолковал взгляд бывшего шефа:
– Мало бутербродов взял?
– Все нормально, Тимофей. Я с голодухи и быка проглотил бы, а потом маялся. Ты когда об этом узнал?
– Вчера вечером. А сегодня послал Маслова проверить. Все так и есть. Маслов накопал и кладбище, где ее похоронили, и записал номер места. А ты как слетал?
– С пользой. Поговорил с женишком. Тот обещал без моего ведома никаких шагов не делать. Раскис мужик. – Ерожин налил себе еще чая, положил три куска сахара и долго мешал ложкой: – Ну и что ты об этом думаешь?
– Что тут думать? Кто-то, прикрываясь именем покойницы, затеял весь этот цирк с женихами. Если твой архитектор напишет заявление, дело открывать можно, только не в моем отделе. Это же афера, а не убийство. Причем афера, связанная с сетью Интернет, а этим занимается служба «Р». Трупов у меня по-прежнему нет.
– Вернее сказать, не нашли. – Петр залпом выпил остывший чай и поднялся: – Кстати, в чем причина смерти нашей «невесты»?
– Крестова училась в медицинском и подрабатывала медсестрой в Каширском центре. Жила в институтском общежитии. Вышла после ночного дежурства и попала под машину. Водитель с места происшествия скрылся. Найти его не удалось, поскольку ночью свидетелей не оказалось.
– Съезжу-ка я сам завтра на кладбище.
– Покойники не разговаривают. – Усмехнулся Волков.
– А вот здесь, ты подполковник, не прав. Иногда они очень даже разговаривают. – Возразил Ерожин: – И, пожав Тимофею руку, пошел к двери.
* * *
Аэропорт Шереметьево 29 октября
– Наш самолет идет на посадку. Просьба всем пассажирам занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. – Приятный женский голос повторил то же самое по-английски и по-немецки. Себастьян Кох понял бы обращение стюардессы на всех трех языках. Русский он знал почти так же, как родной немецкий, поскольку читал лекции о русской литературе, а английский выучил в Оксфорде. Но немец, поглощенный мечтами о будущей жизни, объявления о посадке не услышал. Стюардесса прошлась с проверкой между кресел, на мгновенье остановилась возле него и жестом попросила пристегнуться.
Себастьян улыбнулся и послушно соединил пряжки ремня на своем животе. Живот у него имелся, но для сорокапятилетнего гуманитария, он был вполне прилично сложен. Ежедневные пробежки по парку, теннис и горные лыжи помогали держать форму. Кох часто ездил в Альпы. И не всегда говорил об этом коллегам. В Германии профессорам не так много платят, чтобы позволять себе подобный образ жизни. И он стеснялся демонстрировать свои финансовые возможности. Себастьян Кох в деньгах не нуждался. Родители оставили ему солидную ренту, и работал он скорее для души.
