– Нет, этого я не думаю, но что-то там не чисто. Знаешь, почему на нее Кирилл на кладбище набросился? Он ее не узнал.
– Как не узнал? Он же ее не разу не видел? – Не понял генерал.
– Ее не видел, а ножки в спальне братца видел. Я у друга покойного академика был. Память у старца феноменальная. Он мне дословно весь кладбищенский скандал доложил. Я записал. Можешь прочесть. – Ерожин полез в карман, достал свой блокнот, раскрыл его, нашел нужное место и протянул генералу. Иван Григорьевич снова надел очки и углубился в запись.
– Черт знает что. И ты думаешь, что этот Кирилл по ногам может баб различать? – Удивился Грыжин.
– Я тоже могу, большое дело. У бабы ноги не последняя вещь.
– Ну, ты бабник известный. Тебе я, может быть, и поверил бы. – Проворчал Иван Григорьевич.
– Кирилл тоже толк в девочках понимал. Я его подругу видел. – Заверил Ерожин своего консультанта.
– Так что же это получается. Столетний дед женится, и у него еще длинноногие любовницы в постели? Бред какой-то. – Покачал головой Грыжин.
– Не совсем бред. Лифтерша сказала, что кроме жены, еще и ее дочь академика посещала. Никакой дочери у нашей вдовы нет. Вот тут бы и покапать. – Подмигнул генералу Ерожин.
– Так что ты от меня хочешь? – Поинтересовался Грыжин.
– Хочу, что бы ты подкатился к вдове, и разговорил ее. Мне она правды не скажет, а при интимных беседах, что-нибудь сболтнет. – Объяснил свою мысль сыщик.
– Допустим, я найду способ с этой дамочкой познакомиться. Сколько контактов надо, чтобы к ней в доверие войти? Штук пять, не меньше. А сколько это времени возьмет? Ты просчитал, Петро? – Резонно заметил генерал.
Петр Григорьевич не мог не согласиться с генералом, что время здесь подсчитать трудно. Но от плана своего не отказался:
– Ты, Иван Григорьевич, начни, а там поглядим.
– Вот привязался. Когда прикажешь приступать? – Спросил Грыжин и полез в карман за своей фляжкой.
– Сегодня и начинай. Время, сам сказал, неизвестно, сколько у тебя уйдет. – Улыбнулся Петр Григорьевич и, взяв со стола своего помощника Михеева, пустой стакан, подставил его генералу. Грыжин налил ему четверть стакана и чокнулся об него своей фляжкой: – Совращаешь ты старика, подполковник.
– Будь здоров, Иван Григорич. Старый конь борозды не портит. – Улыбнулся Петр и с удовольствием высосал коньяк из стакана. В это время раздался мелодичный перезвон мегафона.
– Иди встречай, Петро. – Усмехнулся Грыжин.
– Кого там еще черти несут. – Поморщился директор сыскного бюро.
– Заказчики, Петро, к тебе пожаловали.
– Так принимай. – Удивился Ерожин.
– Я товарищ директор, уже на задании. – Хмыкнул генерал и надел пиджак:
– Счастливо оставаться.
Ерожин вздохнул и пошел открывать. В дверях стоял Глеб.
– Ты, что сам войти не можешь? – Выговорил Ерожин помощнику.
– Карточку в машине оставил, а возвращаться плохая примета. – Оправдывался Михеев.
– Хорошо, что ты объявился, добрый молодец. Выпиши ко мне сюда код подъезда вдовы. Ты, я слышал, на улице Генерала Ермолова своим человеком стал. – Пробасил генерал и выдал Глебу свою записную книжку.
– Вот, что Глеб Фролович, в нашем деле возникла новая «фенечка». – Начал Ерожин, усадив помощника в своем кабинете: – На автобазе есть водитель Клим Фирсов, здоровый, конопатый бугай. Чуть пониже тебя. Это он и его дружки, мне колесики продырявили. Я поначалу думал, что они просто шпана. Но один фактик меня насторожил. Клим с диспетчером Наташей Корнеевой женихается. Я хочу знать, давно ли они спелись. Голубки делают вид, что только сейчас договорились. У меня есть подозрение, что врут. К дружкам присмотрись. К Наташе. Походи за ними, вдруг чего выплывет…
– Понял. – Кивнул Михеев и встал со стула. Ерожин оглядел его двухметровую фигуру и, подумав, добавил: – Меня сильно интересует, не знакома ли Корнеева с нашей вдовой? И последнее. Посмотри очень аккуратно, кто катается на черной «волге» Триста четыре АРВ девяносто девять.
Глеб еще раз кивнул и, подождав, не добавит ли чего шеф, вышел из кабинета. Подполковник впервые с открытия сыскного бюро, остался в офисе один. Он развалился в своем директорском кресле и тут же уснул. Сыщику снилось, что они с Надей идут по стриженому газону гольф – клуба, Надя в легком платьице и в руках у нее маленький букетик ландышей. Ерожин во сне засопел и улыбнулся.
* * *
Фридрих Эдуардович Мюллер преобразился. Студенты скоро заметили, что с профессором что-то происходит. Даже походка у него изменилась. Раньше, Фридрих Эдуардович, не спеша входил, степенно усаживался за свой стол, и словно медитируя, на несколько минут погружался в тему лекции. Теперь он влетал в аудиторию с горящими глазами и сходу начинал читать. За всю лекцию старик ни разу не присаживался. Молодым людям, порой, становилось трудно угнаться за мыслью профессора. Пассивные ответы раздражали Мюллера, и он стыдил своих студентов:
– Проснитесь, несчастные, мир прекрасен! Каждое мгновение жизни, подарок, а вы спите на ходу.
Три дня проведенные Мюллером в Литве изменили старика. Он поверил, что прекрасная молодая дева с точенными ножками и темно синими глазами его любит. Фридрих Эдуардович не был наивным старым маразматиком. Поначалу подозрительные и тревожные мысли его посещали. Он не сразу поверил, что молодая красотка бескорыстно им увлечена. Но Нора сумела эти подозрения снять. Она не давала Мюллеру тратить на себя денег. За всю поездку он сумел достать свой бумажник, лишь раз. Нора позволила подарить ей букет лилий. Все остальные счета она тихо оплачивала сама. Когда Мюллер попробовал возмущаться, Нора сказала, что она богатая наследница и желает свои удовольствия оплачивать сама. О себе красавица рассказывала мало. Единственно, что понял профессор, что его подруга потеряла очень богатого мужа. По ее словам, погибший супруг был моложе Мюллера, но тоже на много ее старше. Нора призналась, что молодые люди ее раздражают. Вела девушка себя достаточно целомудренно. На второй день своего литовского путешествия, профессор с Норой посетили Тракай. Они гуляли в прекрасном парке, с огромными прудами, осмотрели музей караимов – крымских евреев, почти поголовно уничтоженных Сталиным. Обедали в уютном открытом ресторанчике на берегу озера. Белый сверкающий лаком «пежо» обслуживал их весь день. За рулем сидел улыбчивый литовский друг Норы, Гундас. Вечером они вернулись в свой отель. Нора опять прилегла с профессором, поласкала его и, усыпив, удалилась. На третий день, после завтрака в отеле, Гундас повез их в Каунас. Маленький литовский городок очаровал профессора. В Каунас Фридрих Эдуардович попал впервые. Его восхитили витражи готического храма на главной площади, позабавил музей чертей в частном доме, и лишь картины Чарлениса, которого он не очень любил и считал женственным дилетантом, слегка утомили. Усевшись в глубокое кожаное кресло в холле музея, старик сразу уснул. Нора тоже подремала. Музыка Чарлениса, которую служители музея давали для большого проникновения в мир литовского гения, сну способствовала.
