— Я бы все же попробовал.
— Ага. Ладно, нельзя сказать, что я не пытался. Метрики с собой? И дайте-ка глянуть на удостоверения личности.
Через десять минут, все еще не приведенные к присяге, мы были на верхнем этаже, где нас принялись простукивать и просвечивать. Я решил, что если не болен на самом деле, то заболеешь после осмотра. А если все попытки врачей провалятся, ты годен.
Я спросил одного из медиков, много ли народа отсевают по состоянию здоровья. Он страшно изумился.
— Да никого мы не отсеваем. Закон запрещает.
— Да? То есть, прошу прощения… Но, доктор, а в чем тогда смысл этого парада? Я уже весь в пупырышках, точно ощипанный гусь.
— Цель осмотра в том, — он стукнул меня по колену молоточком (я лягнул врача в ответ, но не сильно), — чтобы выяснить, к каким обязанностям вы годитесь. Но если бы вы явились сюда в инвалидном кресле и слепой на оба глаза и такой тупой, все равно занятие найдется. Скажем, считать волосины на гусенице на ощупь. Непригодным считается только тот, кто сумеет убедить психиатра, что не способен понять слова присяги.
— А-а… э-э… доктор, а вы уже были врачом, когда поступили на службу? Или тут решили, что вы должны стать врачом и послали вас в медицинскую школу?
— Я? — у него был шок. — Юноша, я что, дурак с виду? Я гражданский.
— Ой. Простите, пожалуйста.
— Пустяки. Военная служба — для муравьев. Поверь мне. Я вижу, как люди уходят, как они приходят, если приходят, конечно. Я вижу, что с ними случается. И ради чего? Чисто номинальная привилегия, за которую не заплатят и центаво, и практически ни у кого не хватает мозгов ею правильно распорядиться. Если бы врачам дали власть… ладно, не будем об этом. А то ты еще возомнишь, будто мои речи попахивают изменой. Но вот что я вам скажу, юноша: если вы достаточно умны, чтобы сосчитать до десяти, то уже бежали бы домой, пока не поздно. Вот, эти бумаги передадите сержанту и запомните, что я вам сказал.
Я вернулся в ротонду. Карл уже там стоял. Флотский сержант сумрачно ознакомился с моими бумагами и столь же мрачно изрек:
— Здоровы оба до отвращения. Только ветер в голове. Минуту, сейчас только свидетелей позову.
Он нажал на кнопку, явились две женщины-клерка, одна — старая боевая кляча, вторая симпатичная.
Сержант указал на наши бумаги и официальным тоном произнес:
— Я предлагаю и требую, чтобы вы, каждая в отдельности, изучили эти документы, определили, чем они являются, и, каждая в отдельности, сообщили, какое отношение каждый из этих документов имеет к двум находящимся здесь мужчинам.
Женщины восприняли все как нудную рутину, чем оно, собственно, и являлось, по-моему. Тем не менее, бумаги они разве что не обнюхали, потом взяли у нас отпечатки пальцев — вторично! — и симпатичная вставила в глаз ювелирную лупу и сравнила отпечатки. То же самое она сделала с подписями. Я начал сомневаться, что я — это я.
Флотский сержант добавил:
— Нашли ли вы подтверждение, что эти люди не способны принять присягу? Если да, то какие?
— Мы находим, — сказала старшая, — что медицинское заключение составлено компетентной полномочной медкомиссией. Психиатр считает, что каждый из этих мужчин способен принять присягу, ни один не находится в состоянии алкогольного опьянения, под воздействием наркотических или других препаратов или гипноза.
— Отлично, — сержант повернулся к нам. — Повторяйте за мной. Я, будучи совершеннолетним, по собственной воле…
— Я, — подхватили мы, — будучи совершеннолетним, по собственной воле…
— …без принуждения физического, словесного либо любого другого характера, будучи в установленной форме извещен и предупрежден о сути и значении данной присяги… вступаю в ряды вооруженных сил Земной Федерации на срок не менее двух лет либо любой другой по требованию службы…
Тут я слегка запнулся. Я всегда считал, что срок больше двух лет не бывает. Нам так обычно говорили. А что, если мы подписались на всю оставшуюся жизнь?
— …клянусь соблюдать и защищать Конституцию Федерации от всех ее земных и неземных врагов; укреплять и защищать конституционные права и свободы всех граждан и других лиц, в законном порядке проживающих на территории Федерации и ассоциированных государств; выполнять возложенные на меня законом и определенные его законными представителями обязанности на Земле и вне ее… беспрекословно подчиняться всем законным приказам главнокомандующего вооруженных сил Земли, старших офицеров и приравненных к ним лиц… а также требовать такого подчинения от всех военнослужащих, других лиц, а также негуманоидов, определенных в законном порядке под мое командование… и, по окончании срока, будучи уволенным с почетом в отставку либо будучи по окончании означенного срока зачислен в запас, выполнять все предписания и обязанности и пользоваться всеми без исключения правами гражданина Федерации, включая права, обязанности и привилегии, связанные с пожизненным правом избирать и быть избранным на государственные должности, пока право это не будет отнято у меня смертью либо по окончательному, не подлежащему обжалованию решению суда равных мне.
Ф-фу! На занятиях по истории и философии морали мистер Дюбуа анализировал с нами текст присяги, фразу за фразой, но, пока она не прокатится по тебе одним махом, словно тяжелый и неотвратимый Джаггернаут, не понимаешь ее истинного веса.
По крайней мере, она заставила меня осознать, что я больше не штатский с пустотой в голове и выпущенной из-под ремня рубахой. Я еще не знал, кем я стал, но знал, кем больше не являюсь.
— И да поможет мне Бог! — закончили мы хором.
Карл при этом перекрестился, как и женщина-клерк, что была посимпатичнее.
После этого мы все пятеро еще расписались и оставили отпечатки пальцев, сделали цветные фото меня и Карла в профиль и анфас и подшили их в наши досье. Наконец флотский сержант поднял голову.
— Самое время перекусить, парни.
Я сглотнул комок в горле.
— Э-э… сержант.
— М-да? Говори.
— А можно отсюда с родителями связаться? Сказать, что я… Рассказать, как все получилось?
— Да мы с тобой лучше сделаем.
— Сэр?
— Вам предоставляется увольнительная на сорок восемь часов, — сержант холодно усмехнулся. — Знаете, что вам будет, если не вернетесь?
— Э-э… трибунал?
— Да ни черта. Ничего не будет. Сделают в бумагах отметку: «срок удовлетворительно не окончен», и никакого второго шанса его выслужить на веки вечные. Вам дают поостыть. Мы так отсеиваем сосунков-переростков, которым не больно-то и хотелось на самом деле и которым не следовало даже заикаться о присяге. Правительство экономит деньги, а детишкам с предками — никакого расстройства. Соседи даже не догадаются. Можно даже родителям не говорить, — он оттолкнул кресло от стола. — Ну, увидимся послезавтра. Если вообще увидимся. Забирайте свое хозяйство.
