«Я скрывал грусть, – вспоминал о тех же минутах Хвостов, – чтобы не терзать твое сердце мягкое, потом нечаянно столкнулись наши руки, невольно одна другую сжала крепко, я был не в силах более. Слезы покатили рекой, и мы поклялись быть друзьями, заменив этим всех и вся…»
Что ждало наших героев впереди? Ведь края, куда они ехали, были еще совершенно дики. Население далекой Аляски было воинственно и жестоко, а поселенцы отличались не только жаждой наживы, но и буйством. Не редкостью был на Аляске и голод, а уж по океану плавали, как придется.
К американским берегам
Поездку через Сибирь Давыдов подробно описывает в своем дневнике. Один из его биографов пишет по этому поводу: «Любознательный взгляд автора выхватывает десяток интересных деталей: и при описании Барабинской степи, изобилующей озерами и болотами; и купеческого города Томска, где к тому времени было „три каменных дома“; и города Красноярска, местоположение которого прекрасно.
Не ускользает от взгляда путешественника и то, что „крестьяне сибирские, особливо Тобольской губернии, вообще очень зажиточны, честны и гостеприимны; они даже более просвещенны, нежели российские“. В Иркутской губернии наблюдается неурожай, что произвело „неслыханную дороговизну хлеба – пуд ржаной муки от 20 до 30 копеек возвысился до двух с половиной и трех рублей. В иных местах, особливо в городах, нельзя было ничего съестного достать“.
Восторг вызывает Лена, „разнообразные берега ее, острова, рассеянные по берегам деревушки и беспрестанно меняющиеся виды“. К тому же при таком передвижении „свобода читать книги или писать“. В Киренске Давыдов отмечает „необыкновенное построение церквей“. А далее Якутск… И тут уж другой способ передвижения. „От непривычки к верховой езде ноги и спина так у меня болели, что я принужден был часто сходить с лошади и идти пешком…“ И, конечно, не забыта казнь египетская – оводы, мошка, комары… Пейзажи, пейзажи – и любование ими: „Какую разнообразную пищу почти на каждом шагу нашел бы для своей кисти или пера искусный живописец или описатель природы“.»
Еще одна запись о типичном дне путешественников: «Перешел Белую (название реки – В. Ш.) другим бродом, поехали весьма частым лесом и претопким болотом. В недальнем расстоянии оставили медведя. Наконец лошади так устали, что многие падали уже и мы принуждены нашлись ночевать посреди болота… Только что легли спать, закутавшись шинелями, как пошел проливной дождь, который промочил нас в четверть часа насквозь… Ночь показалась нам годом… В 10 часов утра пустились мы в путь. Я насилу держался на лошади и завидовал тому, кто сидит в теплой комнате, не помышляя о дожде, льющем рекою. Отдал бы все, что имел, дабы укрыться только в шалаше, сквозь который дождь не проходит. Многим таковая слабость покажется смешною, но пусть они посудят о сем, не прежде, как не спавши 12 суток и пробыв более половины сего времени на дожде, не имея на себе сухой нитки: тогда только заключения их могут быть справедливы».
Несколько раз в той поездке жизнь друзей была на волоске. В первый раз едва отбились от лихих людей пистолетами. В другой, случилось иначе. Когда из леса внезапно выскочили разбойники, Хвостов, без всяких раздумий, бросился на них с обнаженной саблей.
– Бросить ружья! Иначе порублю всех в капусту! – лейтенант был страшен в ярости.
Семеро здоровенных злодеев разом бросили кремневые фузеи.
– Обознался, ваше высокородие! – согнул спину предводитель. – Думал, что едут купцы толстосумые, а нарвался на господ офицеров! Будьте моими гостями!
Делать нечего, пришлось, скрепив сердце, разбойничье приглашение принять. Едва спустились в разбойничью землянку, как со всех сторон набежало с два десятка заросших бородами лихоимцев. Видя, что их теперь много, осмелел и предводитель.
– А молоденек ты, брат с сабелькой на меня бросаться! – стал он задирать Хвостова. – Шумишь больно много, язык-то с головой укоротить недолго!
Один из лихоимцев, дыша перегаром, взял лейтенанта за плечо:
– Ну-ка оборотись ко мне ваше высокородие! Глянуть твой страх желаю!
Страшный удар кулаком в скулу тотчас опрокинул его навзничь.
– Ну, кто следующий! Всем хребты поперишибаю! – перешагнул Хвостов через извивающегося в корчах обидчика.
Ответом было всеобщее молчание. В это время Давыдов выхватил пистолеты, взвел курки:
– Кто нынче храбрый?
Храбрых в тот день среди разбойников так и не нашлось.
Вскоре была еще одна встреча с разбойниками. Запись Гаврилы Давыдова от 19 июля 1802 года: «Проехали верст пять по дороге, остановились в первом часу пополудни кормить лошадей. Едва успели разбить палатку, как услышали ружейные выстрелы, от которых якуты наши тотчас упали ниц, и в то же время с разных сторон появились семь человек, из коих два шли прямо к нам, имея совсем готовые ружья. Не ожидая ничего доброго от такой встречи, стали мы хвататься за свои намокшие ружья. Хвостов, не могши скоро достать своего, с одной саблей побежал навстречу к ним и, подошедши к атаману, спросил: „Как вы смели подойти к военным людям? Положи ружье, или я велю стрелять“. Сей смелый поступок устрашил атамана. Он велел своим положить ружья и сказал: „Мы видим, что вы военные люди, и ничего от вас не требуем“. Прочие разбойники также кричали нам: „Не пали! Не пали!“ Между тем, однако ж, атаман, посмотря с некоторым удивлением на Хвостова, предложил ему идти в их палатку, отстоящую, по его словам, не далее ста сажень от сего места. Хвостов, чтоб не показать себя оробевшим от его предложения, отвечал: „Пойдем“. Он вошел с ними в палатку, где набралось их более 10 человек. Один из них стал говорить с ним грубо: „Молоденек, брат, ты, а шумишь много“. И начал его трепать по плечу. Хвостов, видя, что дерзость сия может также и других ободрить к наглостям, решился в то же мгновение из всей силы ударить его в щеку, так, что разбойник не устоял на ногах. Потом, подняв саблю, сказал: „Ежели вы что-нибудь против меня подумаете, то дешево со мною не разделаетесь, я один справлюсь с вами“. Разбойники оцепенели. Атаман закричал на виноватого: „Ты забыл, что ты варнак, а его высокоблагородие – государев офицер“. После чего велел ему кланяться в ноги Хвостову и просить прощения. Так заключен был мир с разбойниками, которые потом даже сами предлагали нам все, что имеют, кроме сахару, извиняясь тем, что не нашли оного ни у одного купца».
…На исходе четвертого месяца Хвостов с Давыдовым добрались, наконец, до Охотска. Позади остался тяжелейший и полный опасностей путь. В Охотске их ждало уже компанейское судно «Святой Елисавет» с пьяной в стельку командой.
– Вылазьте на божий свет, сердешныя! – свесился в трюм Хвостов. – Да подымайте парус!
– Опохмелиться бы нам сперва, господин хороший! – полезли по трапу недовольные мореходцы. – Как же нам, горемычным, на тощак-то плысть!
– Вот в окиян выйдем, там водичкой соленой и опохмелитесь! – заверил их лейтенант, саблей в руках поигрывая. – Отдавай конец швартовый!
– Куда хоть поплывем? – спросили мореходы, опасливо на саблю поглядывая.
