Питье на русском парусном флоте никогда не было простым дело – это был особый ритуал. Порядок выдачи вина и сопровождающая его церемония был отработан до автоматизма. Перед обедом на шканцах появлялись боцман и боцманматы. Близилась минута самого главного священнодействия… Эту процедуру знал наизусть любой, самый молодой матрос. За пятнадцать минут до обеда с вахты отдавалось приказание: «Вино достать». По этой команде караульный начальник получал от старшего офицера ключи от ахтерлюка и в сопровождении вахтенного офицера, баталера и баталерского юнги открывал ахтерлюк, под которым располагалась винная кладовая. Баталер наполнял ендову вином из бочки. Ахтерлюк закрывался, и процессия торжественно шествовала на шкафут, где и ждала следующей команды: «Вино наверх», которую давали за полчаса до обеда.
Два дюжих матроса выносили на шканцы источающую великий аромат начищенную до сияния медную ендову – специальный большой медный сосуд, в древнерусском стиле (на каждом корабле была своя особая и неповторимая ендова) в отличие от англичан, у которых вино выносилось в заурядных деревянных кадушках.
Ендову торжественно устанавливали на особом табурете, покрытом чистой парусиновой подстилкой. На верхний, открытый край ендовы клалась чистая дубовая дощечка, а на нее ставилась чарка. Форма чарки также была выполнена в старом русском стиле. По команде «К вину и обедать» все имеющие дудки делали первый, предварительный призывный сигнал. По этому сигналу все унтер-офицеры и боцманы располагались вокруг ендовы. По кивку вахтенного офицера боцманматы становились в круг и, страшно надувая щеки, выдували в свои дудки троекратно самый главный флотский сигнал – «К вину». Этот любимый сигнал именовался матросами «соловьем». Так и говорили: «Соловьи свистят к вину!». Мгновенно корабль оживал, матросы сбегались и быстро выстраивались по вахтам. После этого в порядке старшинства, начиная с боцмана, каждый унтер-офицер с почтительно-торжественным лицом подходил к ендове, зачерпывал вино и, подставляя ладонь левой руки под чарку, чтобы ни одна капля не упала на палубу, с чувством полного блаженства на лице медленно ее выпивал. Черпать вино самому из ендовы было негласной привилегией унтер-офицеров, когда те выпивали свои чарки, наступал черед матросов. Баталер (из грамотных) зачитывал по списку первую фамилию. Названный выходил и, обнажив голову (!), перекрестившись, принимал от баталера с великим почтением чарку. Затем, стараясь не пролить ни капли, опрокидывал ее в себя. Отходя в сторону, кланялся всему честному народу, и говорил какой-нибудь прибауткой:
– Чарка не диво, пивали вино да пиво!
А то и просто вытирая рот своей просмоленной пятерней, подмигивал ждущим своей очереди:
– Ох, да и крепка сегодни, зар-ра-за!
Ожидающие своей очереди, на каждую шутку реагировали обычно весьма оживленно.
Баталер, тем временем, тщательно отмечал свинцовым карандашом в шнуровой книге фамилию выпившего, чтобы не дай бог не смог затесаться в очередь еще раз, ибо этакие ухари имелись на каждом судне.
Вот, наконец, в списке отмечен последний выпивший, а боцманматы уже свистят «К каше».
Разумеется, регулярное употребление водки и вина вызывало стойкую привычку к каждодневным возлияниям, что пагубно влияло на здоровье, а порой и на службу в целом. Поэтому некоторые адмиралы искали способы если не пресечь пьянство во флоте вообще, то хотя бы снизить его масштабы. Один из таких способов предложил в середине XVIII века адмирал Джордж Вернон. Суть его заключалась в том, что шестидесятиградусный ром заменялся неким подобием коктейля (одна треть рома и две трети воды с добавлением лимонного сока и сахара). Изобретение это было принято адмиралтейством и, в общем, одобрено моряками. Однако приготовление коктейля Вернона позволило греть на нем руки тем, кто заведовал матросским снабжением. Ведь чайная ложка рома, недолитая в каждую матросскую порцию, к концу плавания оборачивалась целым капитальцем. А если учесть, что деяния подобного рода совершались, как правило, коллективно (кто-то недоливал, кто-то «не замечал» недолива, а кто-то сдерживал негодование матросской массы), станет ясно, что матросы теряли далеко не одну ложку своей законной порции спиртного.
Судя по всему, данные злоупотребления не прибавили адмиралу Вернону популярности в среде тех, о чьем здоровье он так заботился. Во всяком случае матросы английского флота дали ему непочтительно-фамильярное прозвище, в основе которого лежало нарушение адмиралом формы одежды. Дело в том, что, будучи в преклонных годах, адмирал носил плащ неустановленного покроя из ткани «грогам». Вот и придумали флотские остряки борцу за матросскую трезвость кличку «старый грог». А изобретенный им коктейль из «напитка старого грога» со временем превратился просто в грог. При этом он весьма быстро приобрел популярность даже у людей, не имеющих никакого отношения к морской службе. Сам Бетховен воспел его в своей «Шотландской застольной».
В честь наполненной водкой рюмки сочинялись целые песни и в российском флоте:
Друзья, нашу песню споем;
веселье – кумир нашей жизни.
Ура! Выше рюмки! Мы пьем
здоровье любимой Отчизны!
Разгульное море давно
мы матерью нежной считаем,
Нас холит, лелеет оно,
мы счастливы в море бываем.
Мы бури встречаем шутя,
сердца наши страха не знают, —
Беспечный моряк, как дитя,
под шум непогод засыпает.
Мы весело, дружно живем,
Скажите: знакомо ль нам горе?
Ура! Выше рюмки! Мы пьем
во славу родного нам моря!
На душных для нас берегах
кипят щепетильные страсти.
Ложь, зависть таятся в сердцах.
Все жаждут богатства и власти.
Меж нами, друзья, никогда
ни лести, ни лжи не бывает,
А совесть и правда всегда
душой моряка управляют.
Мы весело дружно живем.
Нам славы, богатства не надо.
Ура! Выше рюмки! Мы пьем
за здравие нашей бригады!
Друзья, вот пример перед вами,
для всех нас святой образец,
Прямой, уважаемый нами,
любимый и нежный отец.
Пусть мы тоже будем достойны
любимыми быть, как и он,
И долгий путь жизни спокойно,
с душой столь же чистой, пройдем.
Ему в честь мы песню поем!
Звучнее греми, моя лира!
Ура! Выше рюмки! Мы пьем
за здравье отца-командира!
Пройдут чередою года, с
удьба разлучит нас, быть может.
Но дружбы ничто, никогда
из сердца изгладить не может.
И если случится, что мы
опять встретим старого друга
Близ милой, любимой жены,
отцом средь семейного круга
Ему крепко руку пожмем,
про молодость вспомним былую.
И, рюмки наполнив вином,
