— Будем выходить из окружения! Идем на прорыв!
Дальше началась обычная для тех времен идеологическая накачка. Политрук много и убежденно говорил о партии Ленина и ее великом вожде Сталине. Горячо призывал всех, как один, отдать свою жизнь за Советскую Родину. Когда весь набор шаманских заклинаний закончился, он сказал главное:
— Прорыв назначен на сегодняшнюю ночь. Сигнал — красная ракета. Наступление будет проходить в том месте, где наша оборона клином врезается в позиции немцев. Приказываю: всем получить боеприпасы и к назначенному времени подтянуться к месту прорыва.
Кое-как державшимся на ногах красноармейцам раздали последние крохи боеприпасов. Бойцам, вооруженным автоматами и карабинами, досталось лишь по три патрона на действующий ствол. Другие не получили вообще ничего. Григорий и все те, кто имел на руках незабвенную трехлинейку Мосина, услышали слова хмурого старшины:
— У вас есть штыки, примкнете их к винтовкам и пойдете в атаку вместе со всеми!
После этих воодушевляющих слов солдаты стали собираться в небольшие группы и скрытно выдвигаться к назначенной точке. Идти приходилось в полной темноте и буквально на ощупь пробираться по извилистым ходам сообщения. Взрывы вражеских мин и снарядов сильно расшатали, а местами и вовсе обрушили деревянную обшивку окопов. Так что все траншеи оказались наполовину завалены осыпавшимся грунтом. Кое-где из рыхлой земли торчали руки и ноги погибших советских солдат. Хоронить товарищей, убитых фашистами, у бойцов не хватало ни времени, ни сил.
Вместе с жалкой кучкой людей, оставшихся от его подразделения, Григорий также направился к месту сбора. Они долго бродили по темным, сильно запутанным земляным щелям. Медленно, но верно двигались в ту сторону, откуда должно было начаться последнее наступление. Наконец наткнулись на солдат, плотно сбившихся у передовой линии, и остановились. Стоявшие впереди шепотом передали приказ командира: «Ждать сигнала».
Бойцы повалились на землю там, где стояли, и попытались уснуть. Однако нервное напряжение оказалось столь сильным, что Григорий так и не смог сомкнуть глаз. Он привалился к стенке окопа и устроился настолько удобно, насколько это было возможно на голой каменистой почве. Потянулись невероятно долгие часы томительного ожидания. Время от времени к ним подходили малочисленные группы красноармейцев. Получали тот же приказ, что и они, и устраивались рядом.
Возле Григория оказался незнакомый пожилой солдат.
— Словно в сорок первом, — пробурчал он недовольно. Парень вопросительно посмотрел на соседа.
— Под Киевом было почти то же самое, — счел нужным объяснить мужчина. — Только тогда людей был целый эшелон, а не такая жалкая кучка, как сейчас. Привезли нас в чистое поле и высадили из вагонов. Построили в три ряда и сказали, чтобы мы посмотрели на соседей в других шеренгах и запомнили друг друга. Мол, теперь мы пойдем в бой этими тройками.
Ну, думаю, опять вспомнили, как нас в царской армии муштровали. Тогда в штыковую атаку точно так же ходили. В центре и немного впереди — коренной. Самый крупный и сильный боец. По обе стороны и на полшага сзади — пристяжные. Те, что послабее. Пока средний берет на штык врага, который ему попался на пути, крайние его подстраховывают. Чтобы того с боку не ударили.
Вот только такое хитроумное построение не приносило бойцам совершенно никакой пользы. Дело было в том, что и германцы ходили в атаку тем же макаром, что и мы. Поэтому при первом же столкновении тройки сразу разваливались на составные части, и каждый дрался уже сам за себя. Без всякой подстраховки товарищей.
Единственное, чем мы тогда отличались от противника, так это штыками. У нас были такие же, как и сейчас, длинные и четырехгранные, а у германцев наподобие широких кинжалов. Так ведь хрен редьки не слаще. От их удара в живот кишки сразу вываливались на землю. А от нашего нет. Зато человек еще неделю потом мучился, пока его Бог к себе не приберет. Неизвестно, что лучше…
Рассказчик немного помолчал и хмуро продолжил:
— По своей дурости и наивности, я со страху решил, что сейчас командиры обеспечат нас всех оружием и тотчас бросят в штыковую. Да только я очень сильно заблуждался на этот счет. Все вышло еще хуже. Дали нам по одной винтовке на троих и по одной обойме патронов на ствол. Мы, конечно, зароптали: безобразие, что это такое? Как нам безоружными в бой идти? — а нам сурово так говорят: «Добудете оружие в бою! Или подберете винтовку, если убьют вашего вооруженного товарища».
Как услышали мы такой нелепый приказ, так просто обомлели. Завертели головами, соображая, куда следует бежать. Глядь, прямо за нашей спиной стоят тачанки с пулеметами, а на них сидят мордастые особисты. Смотрят на нас и так недобро ухмыляются, что уж лучше вперед бежать, чем назад. Видим, делать нечего. У германцев-то в руках лишь винтовки будут. Так что, даст Бог, промахнутся, а мы тем временем и до рукопашной доберемся. А от очереди в упор вряд ли спасешься.
Да только я, старый дурак, и на этот раз ошибся. Пошли мы в атаку, а навстречу нам прет густая цепь фашистов. Причем все как один с автоматами. Как дали они по нам из всех стволов, так почти сразу все наши и полегли. Я-то, тертый калач, успел повоевать в германскую. Знаю, что почем. Успел пригнуться и смотрю, а моего коренника уже убило. Я его винтовку поднял и начал стрелять.
В одного вроде даже попал. Да что толку? Пять патронов вмиг расстрелял, на этом все и закончилось. Со штыком против автомата не попрешь, и укрыться негде. Стою в чистом поле, как телеграфный столб в азовской степи. Бросил я эту бесполезную дуру на землю, сам упал и голову руками прикрыл. Вот так и взяли меня германцы в полон. К моему счастью, уже через день удалось бежать. Тогда нашего брата у них столько в плену было, что они не успевали за всеми следить. Выбрался я к своим и вот уже год, как воюю. — Солдат глубоко вздохнул и замолчал.
Григорий некоторое время ждал продолжения страшного рассказа, но мужчина тяжело задумался о чем-то своем и больше не проронил ни слова. Парень отвернулся, посмотрел вперед и с трепетом вспомнил, что им сейчас предстоит. Вздрогнул и со страхом стал ждать последней атаки, во время которой они наверняка погибнут все до одного.
Уже в который раз за последние дни пришли на память слова странного Старика. Тот настоятельно советовал сменить флотскую форму на общевойсковую. Тем более что с первых дней войны парень служил в пехотной дивизии и никакого отношения к морю не имел. Просто у интендантов не оказалось армейского обмундирования, и всех вновь прибывших солдат одели в то, что нашлось на складах Севастополя.
Разговор с тем пожилым, опытным мужчиной не выходил у Григория из головы. Старик рассказал, что фашисты на месте расстреливают абсолютно всех краснофлотцев. Уж очень насолили немцам «черные дьяволы», как называют фрицы матросов. Сразу после этой беседы боец твердо решил переодеться, как только ему представится удобный случай. Вот только за прошедшие недели такой оказии так и не появилось. Новую солдатскую форму взять было просто негде. А менять свою, хоть и грязную форменку на чужое отрепье, тем более снятое с трупа, уж очень не хотелось.
