Больше Гарсон уже ничего не слышал. «Потанцевать, кто-то сказал потанцевать?» – твердил он, пытаясь надеть пиджак.
– Я, пожалуй, не пойду.
– Я тоже, – сказал Монтуриоль.
– Пойдемте, нужно взбодриться!
– Хорошо, мы вас догоним, обещаю.
Уже в дверях до Гарсона что-то дошло, и он обернулся с озабоченным видом:
– Но мы же не можем уйти и оставить стол в таком виде.
– Идите, так и быть, я все уберу. Но помните, Гарсон, вы и без того мой должник.
– Клянусь, что сполна сквитаюсь с вами.
– Мы будем в «Шеттоне», обожаю это место! – заявила Валентина, накидывая шаль бутылочного цвета.
Наконец, взявшись за руки и бормоча что-то бессвязное, словно комический дуэт, они вывалились на улицу. Хуан никак не мог отсмеяться.
– Ты всерьез сказала, что позже мы к ним присоединимся? – спросил он.
– Нет конечно! Как и то, что я буду здесь убираться. По-моему, хватит того, что я приготовила ужин. Разве что соберу остатки еды с тарелок.
– Я тебе помогу.
– Не надо, отправляйся спать. Не забывай, что завтра нам предстоит повторить этот подвиг.
– Надеюсь, с Анхелой все пройдет спокойнее.
Он пошел за мной с грязными тарелками.
Кухня выглядела как после бомбежки. Даже поставить посуду было некуда. Я с трудом отыскала свободное местечко для стаканов. Повернувшись, я нечаянно задела Хуана.
– Извини, тут все заставлено.
Он не посторонился. Так и стоял, мешая мне пройти. Я чувствовала слабый запах его одеколона, едва заметный аромат его тела, впитавшийся в одежду. Он тяжело дышал, я тоже. Полузакрыв глаза, он поцеловал меня в нос, потом в губы. Он по-прежнему держал по нескольку тарелок в каждой руке, словно жонглер в цирке.
– Господи, что ты в них вцепился?
Он нагнулся и поставил тарелки на пол. Мы опять стали целоваться.
– Куда пойдем? – тихо спросил он.
– В спальню.
– Здесь?
– На нейтральной территории.
– Они могут прийти.
– Мы ненадолго.
Ужастик стоял в дверях и смотрел на нас. Я бросила ему баранью кость, чтобы он грыз ее и оставил нас в покое.
Кровать у Гарсона была двуспальная, красиво застеленная – разумеется, не для нас. Но какая, в конце концов, разница? Неужели наша дружба с младшим инспектором настолько хрупка, что не выдержит этого кратковременного вторжения? Но в тот же миг меня перестало заботить, что подумает Гарсон. Я ощутила рядом обнаженное тело Хуана. Это тело, которое я столько раз видела перед собой, но к которому ни разу не прикасалась, вдруг стало осязаемым, теплым, объемным, реальным. И я поняла, до какой степени желала его, до какой степени мечтала обнять его обнаженный торс, а возможно, обнаженный торс любого мужчины.
На следующее утро я проснулась у себя дома в тишине и одиночестве – со смутными ощущениями в голове и вполне четкими следами на коже. Я чувствовала себя расслабленной, счастливой оттого, что нашла маленькую Швейцарию, где Хуан и я смогли заключить перемирие. Кстати, это оказалось нетрудно. Я только надеялась, что нам не придется пользоваться той квартирой всякий раз, когда у нас проснется желание. Внезапно ситуация предстала мне другой стороной: я вспомнила, в каком неприглядном виде мы оставили поле битвы. Беспорядок в кухне – это еще терпимо, но постель! Разбросанная, позорная, со следами любви… это уже чересчур. Гарсон, должно быть, остолбенел, войдя в свою спальню, и потерял ко мне всякое уважение как к начальнице. Какими такими особыми дипломатическими обстоятельствами и политическими соглашениями можно было оправдать учиненный в спальне разгром? Нет, лучше и не пытаться. Пусть сделает наиболее логичный вывод: что мы с Хуаном испытали порыв страсти, не терпящей промедления. Я подумала, что сгорю от стыда, когда увижу Гарсона. Оставалось надеяться на то, что его рыцарская натура не позволит ему обсуждать подобные вещи, пусть даже завуалированно, или на то, что, когда Гарсон вернулся вчера домой, он был мертвецки пьян.
Я позавтракала и отправилась в комиссариат. Воскресенье, сотрудников мало, это к лучшему. На моем столе лежали два отчета о результатах наблюдения за парикмахерской и офисом Rescat Dog. Ничего подозрительного не обнаружено. Еще мне оставили материалы, касавшиеся пропавших собак, которые я заказывала отделу информатики. Я внимательно просмотрела их – выполнены они были безупречно. С одной стороны коллеги составили упорядоченный общий список на основе тех, что я им предоставила. С таким материалом было легко и удобно работать. На большом дополнительном листе располагалась сводная карта Барселоны, на которой маленькими красными косточками были отмечены адреса владельцев пропавших собак. Идея насчет косточек меня просто очаровала, свидетельствуя о чувстве юмора, столь редком у представителей полиции. На первый взгляд, красные отметины были рассеяны по всей территории города. Бóльшая их концентрация наблюдалась в богатых районах, что было неудивительно, поскольку речь шла о породистых собаках. Я внимательно обследовала зону Сан-Гервасио вокруг парикмахерской Bel Can. Действительно, красные косточки встречались там довольно часто, но не чаще, чем в некоторых других районах. Логично было предположить, что преступный бизнес был поставлен на широкую ногу. Мозговым центром несомненно выступала фирма Rescat Dog, однако подбор собак происходил не только в Bel Can, это было бы слишком подозрительно и невыгодно. Если бы все пропавшие собаки были клиентами парикмахерской, даже их владельцам не составило бы труда разобраться что к чему. Нет, организовано здесь все было по высшему разряду и приносило достаточный доход, чтобы можно было запросто убить человека, если что-то шло не так, как надо. По всей вероятности, Лусена тоже не был единственным штатным похитителем собак; существовали и другие. Это была серьезная структура, очевидный глава которой ударился в бега. Я надеялась, что объявление Пуига в розыск и его арест позволят быстро добиться результатов. У меня были основания считать, что он скрывается где-то неподалеку. Его тайный бизнес был слишком прибыльным, чтобы он бросил его, а не затаился в укромном месте, наблюдая за развитием событий либо пытаясь постепенно рассчитаться со своими сообщниками.
Как бы удачно ни шли у него до сих пор дела, вряд ли его средств хватит на то, чтобы, скажем, навсегда переехать в Бразилию. Он находился где-то поблизости, рядом с нами и, укрывшись в надежном месте, выжидал. Мы должны были вынудить его проявиться самому, стать для него тем дождем, после которого гриб вылезает из-под земли. Конечно, он и без нас может совершить какую-нибудь ошибку, но если этого не случится, придется запускать нашу машину. При этом для его разоблачения понадобятся улики, и тут уж все части головоломки должны совпасть. Я вновь принялась разглядывать маленькие изящные символы. Роскошные районы усеяны красными косточками. Так будет всегда: воры, мошенники, аферисты… все они знают слабые места богачей – их любовь к старинным драгоценностям, полотнам известных художников, породистым собакам. Знают они, несомненно, и о том, как привязаны богатые к своим зверюшкам. Наверняка любую из собак, за которых был выплачен выкуп, любили больше, чем Лусену. Думал ли он об этом когда-нибудь? Было ли это у него в мыслях, когда он тщательно прятал деньги под полом в своей кухне? Чувствовал ли он, что такова компенсация за его нищенскую жизнь? Но разве Лусена что-то думал и чувствовал? Конечно, и его пес это доказывает. Ужастик – весьма эмоциональное и даже, можно сказать, рассудительное животное, а какова собака, таков и хозяин. Безусловно, у Лусены бывали моменты, когда ему становилось грустно и одиноко оттого, что он лишен семьи, имени, документов. Иной раз он воспринимал себя отбросом существовавшего рядом процветающего общества. Но, в конце концов, так устроена жизнь, и в мире всегда оставалось что-то лишнее, какие-то отходы, остатки, подобные ни на что не годному строительному мусору, который убирают по завершении стройки. Я ничего не могла сделать, чтобы ситуация изменилась, но должна была разоблачить его убийцу, хотя бы только для того, чтобы показать: человеческие отбросы стоят чуть больше кучки известки и песка. После столь разумных рассуждений я решила пойти домой и приготовить себе на обед что-нибудь легкое.
