– Интересно. И кто же его убил?
– Как раз это мы и стараемся выяснить. С кем-нибудь еще у вас был контакт?
– Нет, только с ним. Мы встретились с ним в баре. Я заплатил ему за информацию, и он тут же ушел, даже не назвав своего имени.
– Кто вас навел на него?
– Не помню. Кто-то из этих бедолаг, что поставляют нам сведения о всяких деклассированных элементах.
– Вам известно, как действует организация?
– Это более-менее объяснено в репортаже. Похоже, они скопировали ее структуру с русской мафии. Собачьи бои весьма распространены в Москве.
– И как это все устроено?
– У некоего типа имеется несколько собак, специально тренированных для боев. Его подручные занимаются кражей собак агрессивных пород. Одних животных они используют в качестве спарринг-партнеров, других почти сразу, после недолгого обучения, делают бойцами.
– Понятно.
– Потом подыскивают подходящее помещение, всякий раз новое и не принадлежащее никому из членов банды. Таким образом никто из присутствующих не сможет впоследствии дать четкие показания относительно места проведения боев. За один день проводится несколько поединков, перед каждым зрители делают ставки. Суммы там, по-видимому, фигурируют серьезные, весьма серьезные. Людей, которые туда ходят, привлекают новые возбуждающие зрелища.
– Неужели кто-то может наслаждаться столь ужасными вещами? – нарушив молчание, воскликнула Анхела.
– Однако они наслаждаются. Не подумайте чего, это нормальные люди, отцы семейств, которым надоели обычные развлечения. Служащие, предприниматели…
– Сомневаюсь, что они нормальны.
– Я сейчас готовлю репортаж о педофилах и уверяю вас: в сравнении с ними эти кажутся просто бойскаутами.
У Анхелы расширились глаза. Я продолжала спрашивать:
– А фотографии? Где вы взяли фотографии?
– Мы купили их в агентстве. Понятия не имею, где их снимали, но, конечно, не в Испании, они из «Франс Пресс».
– Выходит, репортаж не так уж трудно сделать.
– Вы же тоже прибегаете к помощи Интерпола.
– Вы, я вижу, насмотрелись фильмов.
Он лукаво посмотрел на меня.
– Хотите, я покажу вам еще фотографии? У меня есть другие, те, которые главный редактор счел нецелесообразным публиковать, уж слишком они неприятные.
Он ушел, оставив после себя легкий запах светлого табака.
– Восхищаюсь твоим умением общаться с молодыми людьми подобного типа, – сказала Анхела.
Я улыбнулась.
– И к какому, по-твоему, типу принадлежит этот молодой человек?
– Не знаю, он такой… раскованный.
– Маленький пакостник, и ничего больше.
Он вернулся с пачкой фотографий в руке и протянул ее мне:
– Вот взгляните, вам понравится.
Я разглядывала их и молча передавала Анхеле. Фотографии были жуткие. Клыки, погрузившиеся в тело, густая слюна, свежая кровь, которая струилась и тут же застывала на шерсти… Анхела зажмурилась и положила снимки на стол.
– Ужасно, что в человеке может быть столько злобы.
Журналист бросил на нее самоуверенный взгляд.
– Умерьте свое негодование. В мире каждый день от голода умирают дети, не прекращаются войны и кому-то в драке выпускают кишки. По крайней мере, здесь страдают только собаки.
Анхела гневно обернулась к нему:
– Но злоба, порождающая то и другое, всегда одна и та же. Вы этого не понимаете?
Журналист недоуменно взглянул на меня:
– Она ведь не из полиции, верно?
– Вы угадали. Мы, полицейские, так же как и вы, журналисты, давно утратили всякую чувствительность.
Он пожал плечами:
– Этот мир не я придумал.
Когда мы уходили, я заметила, что Анхела бледна как полотно.
– Думаю, нам надо выпить по глотку. Тебе сразу полегчает.
Мы зашли в первый попавшийся бар. Я попросила два коньяка. Анхела тут же сделала большой глоток, словно ей действительно это было необходимо.
– Извини, что заставила тебя пойти со мной. Это была не слишком хорошая идея.
– Теперь ты решишь, что я старая неврастеничка, чуть ли не падающая в обморок из-за каких-то собак.
– Да нет, меня саму трясет от отвращения.
– Дело в том, что теперешнее состояние моих нервов, очевидно, оставляет желать лучшего. – Она пристально взглянула на меня, и я отвела глаза. – Ты уже знаешь про Фермина, Петра?
– Знаю.
– И знаешь, что он собирается жениться на этой женщине?
– Да. А как ты об этом узнала?
– Он позвонил мне и обо всем рассказал. Хотя мы с ним и порвали отношения, он не хотел, чтобы эта новость дошла до меня каким-то другим путем. Все-таки в глубине души он рыцарь.
– Я не знаю, рыцарь он или сукин сын, но то, что в любом случае он идиот, несомненно. Люди не женятся так, ни с того ни с сего.
– Он боится одиночества. Это человек, который всю жизнь чувствовал себя одиноким.
– Но новый брак обернется для него катастрофой. В определенном возрасте начинать совместную жизнь становится труднее.
– Однако в определенном возрасте начинаешь также больше ценить своего спутника.
Я перевела взгляд на свою рюмку, утопила его в коньяке, который тут же допила одним глотком. В прекрасных глазах Анхелы стояли слезы, но ей быстро удалось взять себя в руки.
– Думаю, теперь я вправе потребовать для себя жетон помощника шерифа, я его заслужила!
Она не очень искренне рассмеялась и продолжала шутить, пока мы прощались. Потрясающе, подумала я, да здравствует любовь, смех, шутки, жизнь. В общем, все это дерьмо.
Я вернулась в комиссариат. Села за свой стол. Сочинила отчет. «Имеются показания о том, что Игнасио Лусена Пастор был связан с организаторами подпольных собачьих боев», – написала я. Все казалось мне абсурдным. Позвонили по телефону: какой-то мужчина желал поговорить со мной. Очень хорошо.
– Инспектор Деликадо? Это Артуро Кастильо, помните такого?
– Здравствуйте, доктор Кастильо. Разумеется, я вас помню. Чем могу служить?
– Я все думал, закончили вы это дело с собаками или нет. Время от времени меня одолевает любопытство, и, поскольку в газетах ничего про это не пишут…
– Доктор, разве вы не понимаете, что своими звонками сами ставите себя в положение подозреваемого?
– Что? Надеюсь, вы шутите?
– Я не шучу, такое иногда случается, когда виновные, чувствуя себя под защитой надежного алиби, тем не менее не выносят неопределенности и желают узнать, не нависла ли над ними карающая длань закона.
