Валентина вытащила иголку.
– Узнал, что Андрея похоронили и вбил себе в голову, что он следующий. Вены резать пытался. Мы с его мамой за ним по пятам ходили, врача нашли хорошего… он год мозги полоскал… это на болезнь похоже. То он почти выздоравливает. И тогда улыбается, на себя прежнего становится похож. И меня любит… и почти сказка. А то вдруг опять в депрессии. Молчит. Из дому уходит. И спрашивать бесполезно, не расскажет… я и без вопросов знаю, что ему плохо. Опять она… каждый раз говорю, что все, хватит с меня, но нет… дура.
– Значит, Андрей уже умер, когда твой… жених вышел на свободу?
– Да.
– А про остальных ее мужей он знал?
Валентина дернула плечиком.
Задумалась, явно прикидывая, соврать или все же сказать правду.
– Правду, – попросил Далматов.
И она кивнула:
– Знал. Он… когда обострение… ей звонит. Или идет к ее дому… он как-то всю ночь прождал под окнами, хотел увидеть… пару раз заговаривал… так эта тварь рыжая пригрозила заяву написать! Типа он ее преследует. Представляете?
Далматов представлять не желал, отчасти потому, что очень уж показательной получилась Васькина судьба. И собственное, возникающее приступами, желание увидеть Варвару, теперь несколько пугало.
– Конечно, зачем ей Васька, когда у нее получше мужики есть… с деньгами… хищница. Она их в могилу сводит. Сначала к себе привораживает, а потом исчезает куда-нибудь, вот они и не выдерживают.
Эта версия не была лишена логики.
– А с твоим женихом я могу встретиться?
– Нет. – Она помрачнела еще больше. – Он… его в городе нет.
– А где есть?
– На Севере. Уехал на заработки.
– И давно?
– Пару месяцев как. Они вахтовым методом работают, по полгода. Васька неплохие деньги привозит. И когда вернется, мы поженимся. Он обещал.
Вот только она сама понимала, что обещание это было не первым и не последним.
Рыжую Далматов дожидался в кафе. Расположенное в центре города, оно было пафосным и чрезмерно дорогим, а потому и в обеденный час приятно пустовало. Заняв столик у окна, Далматов пил кофе, вполне приличный, наблюдал за людьми, которые привычно куда-то спешили, не замечая ничего вокруг, и думал.
Мысли были невеселыми.
От Варвары следовало избавляться и как можно скорей. Девица, похоже, твердо вознамерилась составить личное Далматова счастье, а его этот вариант категорически не устраивал. Как-то вот не тянуло в перспективе превратиться в безвольное существо, снедаемое страстью.
Его аж передернуло.
– Давно ждешь? – Саломея тряхнула головой, и рыжие волосы рассыпались по плечам. – А там снег идет… такой густой…
– Останемся?
– А домой…
– Тебя там кто-то ждет?
Рыжая. Веснушчатая.
И в свитере своем вязаном, огромном, в который две таких, как она, завернуть можно. На нее уютно смотреть, и раздражение отступает.
– Варвара ждет.
Далматов поморщился: вот уж о ком вспоминать совершенно не было желания.
– Подождет.
– Ты злишься. – Саломея взъерошила его волосы. – Скажи, мне нет нужды беспокоиться из-за этой злости?
– Нет… пока нет. Мне хочется с ней повидаться, но это веская причина не возвращаться домой. – Далматов указал на кресло. – Садись. Кофе здесь неплохой. Надеюсь, готовят тоже прилично. Я, честно говоря, проголодался…
– Тебе удалось что-нибудь выяснить?
– Что-нибудь… садись, заказывай, и совместим приятное с полезным.
Он ел и говорил, пытаясь быть веселым.
Избавляться надо.
Не отстанет ведь. И пусть сама не убивала, не настолько она умна, чтобы провернуть три убийства и выйти сухой из воды… но девочка привыкла, что все получается легко.
Слишком легко.
Саломея говорила и выглядела расстроенной, хотя Далматов причин для расстройства не видел.
– Знаешь, – призналась она. – Мне ее жаль.
– Жаль?!
– Она ведь не так много и хочет…
– Ну да, корону на голову и полцарства в придачу.
– Да, но…
– Рыжая, не разочаровывай меня. Давай всплакни о том, что у девочки тяжелая жизнь была.
– А разве нет?
Она насупилась и, кажется, еще немного, ответит ему резко, зло. Не хватало еще поругаться из-за этой Варвары, чтоб ее черти взяли…
– Тяжелая жизнь – не самое лучшее оправдание. Она со многими приключается. И да, людей меняет, но это их, и только их выбор, насколько измениться. Кто-то остается человеком, а кто-то становится сволочью…
– Как ты?
– Как я. – Он широко улыбнулся. – Но я-то, рыжая, не жду к себе жалости или снисхождения. И не плачусь тебе о том, что на самом деле где-то в глубине души я белый и пушистый, просто обстоятельства не сложились… нет. Твоя дорогая сестрица раз за разом сознательно подчиняла людей.
– Подчиняла?
– Привораживала. Лишала права выбора. Назови как хочешь. Смотри, ее первый муж бросил невесту, которая до сих пор оправиться не способна. А до этого был одноклассник, которого вообще посадили. Второй супруг слетел с катушек, впрочем, как и первый. У третьего семью разбила. Почему? А красивой жизни хотелось.
– Ты себе противоречишь.
– В чем?
– Ты сам говорил, что она не хищница. – Саломея вцепилась в стол. – А теперь…
– Не хищница… не настолько хищница, чтобы начать думать. Она не убивает. Она их к себе привязывает. Только поймать добычу – одно, а распорядиться ею – совсем иное. И на это твоя сестрица уже не способна. Но ей глубоко плевать на чувства других. Ей важно то, чего хочет она, и точка. Или думаешь, она от меня отстанет?
– Я ее просила.
– Давай поженимся.
– Что? – К такому предложению Саломея, похоже, готова не была.
– Поженимся, говорю, давай.
– Зачем?
– Чтобы жить в мире и согласии до самой моей смерти.
– Почему твоей?
– Ладно, до чьей-нибудь смерти. В мире и согласии.
– Ты издеваешься. – Она отстранилась и смерила Далматова настороженным взглядом.
– Нет. Я предлагаю поставить эксперимент. Мы поженимся. Вернемся. И скажем, что наконец осознали всю глубину чувств друг к другу. Я даже разрешу тебе ночевать в своей постели.
– Больно надо…
– Увидишь, Варвару это не остановит. Ей плевать на тебя. На меня. На всех, кроме нее самой. Так что?
