Грянул выстрел.
И еще один…
Далматов ясно осознавал, что задуманное им в некоторой степени безумно, не говоря уже о том, что совершенно безответственно.
И все-таки осознание – одно, а пуля, полоснувшая по руке, – другое. Руку опалило, и на мгновенье показалось, что она полностью потеряла подвижность.
На мгновенье.
Но этого достаточно, чтобы крепкая девица в лыжном костюме оказалась рядом.
– Стоять! – велела она.
– Я полежу. – Далматов поморщился, в его плане, том самом, который изначально следовало бы в урну послать, девица была куда более пугливой и трепетной.
В этой же… холодный взгляд, в котором видится предвкушение.
Ей не терпится убить.
– Тебе это нравится, да? – Далматов лег на спину, и саднящую левую руку правой зажал. Пуля прошла по касательной, но в пуховике этого не видно.
Рана кровит.
И болит.
И морщится Далматов вполне искренне.
– Нравится убивать? И ты можешь десять раз говорить, что обошлась бы без этого, но, деточка, признай, что деньги – не самое главное. Чужая смерть… ты доводила их всех, медленно и с превеликим удовольствием, за которое, впрочем, я тебя не виню.
– Тебя я просто пристрелю.
– Охотно верю. – Далматов вздохнул.
Ей бы выстрелить сразу, но Настасья медлит.
Почему?
Потому что ей нужен страх. Или бессильная ярость… или хоть какие-то эмоции, о которых она будет вспоминать.
Кругом одни ненормальные. И Далматов из их числа, потому что ни страха, ни ярости не испытывает. Ему даже смешно… это ведь ненормально, чтобы было смешно, когда тебя собираются убить.
– Кстати, а Вареньку ты когда в расход пустишь? Она ведь узнала слишком много… полагаю, подождешь, когда она наследство получит. Потом уговоришь перевести все в валюту… скажем, под предлогом переезда… и уже тогда избавишься. Зачем делиться? Да и не в деньгах дело. Она безголова, влюбчива и контролировать ее не получается…
Пистолет поднялся.
И опустился.
– Если выстрелить в живот, – задумчиво произнесла Настасья, – то умирать ты будешь долго, мучительно…
– Тебе на радость.
– Проверим?
И Далматов подумал, что поездка сюда была не такой уж хорошей идеей.
– Ты трус… все вы трусы… сильные только с тем, кто послабей… но так даже лучше. – Настасья наконец решилась. И пистолет она держала крепко, не выпустит, не промахнется.
Видна практика.
– И да, совесть меня мучить не будет…
Выстрел грохнул, какой-то очень уж громкий, оглушающий. И сердце сжалось, предчувствуя новую боль, но боли не было.
Визжала Настасья, катаясь по полу…
– Рыжая… я тебе говорил, что люблю?
– Нет.
– Зря. Ну как-нибудь скажу… – Он все-таки сел. – Дай пистолет…
– Далматов, ты понимаешь, что мне очень хочется завершить начатое ими? Пристрелить тебя, чтобы… чтобы…
И не найдя нужных слов, Саломея отвесила подзатыльник.
– Гад ты! А если бы она… если бы она тебя сразу… или меня… нас обоих…
– Нет. – Далматов поднялся. – Убийство – не то, что им было нужно. Убийство – это уголовное дело. Расследование… а при том, сколько мозолей эти красавицы оттоптали, местная прокуратура не упустила бы случай повесить убийство на них. Я надеялся на несчастный случай.
Прозвучало глупо, но Саломея поняла.
– Надеялся он…
– Надеялся. И был прав. Я напугал Варвару. Она позвонила подружке… и та быстро придумала, как все повернуть… полагал, что попытаются отравить в милой дружеской беседе. А у них пистолеты… кто знал?
Настасья замолчала.
Она лежала, подтянув ноги к животу, обнимая себя, и выглядела донельзя жалкой, вот только жалости к ней Далматов не испытывал. Он подошел, присел, ткнул пальцем в плечо, отчего Настасья заскулила.
– Скажи, красавица, за что вы Ольгу убили…
– Мы…
– Настенька, смотри, варианта у тебя два. Все отрицаешь, но запись нашей доверительной беседы и без того неплохая улика… да и Варвара, думаю, когда в себя придет, оценит ситуацию. Покается… и каяться будет так, что на тебя весь срок и повесят. Второй вариант – ты сейчас начинаешь активно сотрудничать со следствием… прямо вот сейчас…
– Мне врач нужен!
– Нужен. Но где я тебе здесь врача найду? Сама же выбрала место глухое, малолюдное. Терпи.
Рана ее выглядела неприятно, но опасности для жизни не представляла. И Далматов, свернув шарф, протянул.
– На вот. Прижми. И скажи, за что вы Ольгу убили?
– Она… она хотела, чтобы я от Вари… избавилась… запись нашла… я тогда… сглупила тогда, решила… что надо… подстраховаться… а она нашла… не знаю, как… позвонила… потребовала приехать… сказала, что знает о… и Надежде отдаст, если я Варю не убью…
– Но ты решила убить Ольгу.
Настасья кивнула.
– Хорошо. Что ты им давала? Не кривись, Настенька. Давала ведь… алкоголь – это ладно, но мало. А доктор и вовсе был психически нормален. Значит, вряд ли бы испугался каких-то голосов. Нет, дорогая, ты их чем-то угощала… чем?
Молчание.
– Каким препаратом? – Далматов дернул плечом и поморщился. Все-таки он терпеть не мог, когда его дырявили. – Настенька у нас не просто юрист. Она при лаборатории состоит… крупная фирма, новейшие разработки… исследования… вещества любопытные. Смертельные яды. Паралитик какой-нибудь… но в сверхмалых дозах улучшает работу сердца, а еще используется в создании зомби… вуду-ритуалы. Конечно, это не натуральный зомби, а человек, которого убедили, что он мертв. Лишили памяти. И, что в нашем случае куда интересней, воли. Этот человек исполняет все приказы… полагаю, Настасья этим воспользовалась. Только вот вынести препарата много не вышло, хватило на Якова и на Олега. А на нашу с тобой долю уже не осталось. К счастью.
– Я тебя ненавижу, – сказала Настасья и закрыла глаза.
– Не скажу, что взаимно…
Саломея лишь головой покачала.
– Я… выйду. Ты как?
– Жив и жить буду. Назло всем.
Наверное, надо было добавить еще что-то, веселое, ободряющее, но Далматов устал. И в конце концов, его тоже ранили, пусть и несерьезно, но ведь неприятно же.
А она уходит.
Куда?
Недалеко. Это он точно знал.
И остался, чтобы надеть наручники уже на Варвару. Та постепенно приходила в себя, а когда окончательно пришла, разразилась слезами.
