– С чем конкретно ты споришь? У тебя же нет ответа на вопрос о том, что случилось в тоннеле, ведь так? А раз нет, то и разговаривать не о чем. Расследованием займутся те, кто разбирается в проблеме лучше тебя.
– О! Этот поворот сюжета нравится мне особенно! Каждый раз я слышу, что кто-то разбирается в вопросе лучше меня. Только этих людей никогда не показывают. Просто советуют довериться таинственным экспертам и ни о чем не переживать. Но когда на них удается взглянуть, то выясняется вдруг, что в вопросе эти спецы совсем и не разбираются. Что никакие они не эксперты, а черт знает кто.
Майор знал, что Стогов способен за считанные минуты довести до белого каления кого угодно. Но не думал, что тот станет оттачивать это свое умение в столь неподходящей ситуации. Он перевел взгляд на генерала. Генерал начинал наливаться гневом, как туча, из которой скоро посыплются молнии. Даже его молчаливый адъютант чувствовал это и немного отодвинулся в сторону. И только Стогов ничего не замечал, а продолжал нести околесицу.
– Знаете, когда я был маленьким, родители частенько таскали меня в Петропавловскую крепость на экскурсии. Вы, наверное, помните эти школьные поездки всем классом. Они ведь всегда, во все времена были одинаковыми… ах, вы родились не в Петербурге? Ну, тогда извините. Просто еще в детстве меня здорово удивляло, что приблизительно треть крепости всегда была закрыта для экскурсантов. Проходите через Трубецкой равелин, осматриваете Собор и Великокняжескую усыпальницу, выходите на речной причал. Но вот дальше – ни-ни! Глухая стена и надпись «Вход запрещен!». А за стеной лают овчарки и цокают каблуки часовых. Эти надписи меня, школьника, всегда здорово интриговали. Какие-такие военные тайны могут скрываться в самом центре пятимиллионного мегаполиса, думал я, – и не находил ответа.
Стогов вытащил из кармана пачку сигарет, и на мгновение у майора возникла безумная мысль, будто он рискнет прямо здесь, прямо в кабинете закурить. Но он, конечно, не закурил. Покрутил пачку в руках и убрал назад в карман.
– Потом, уже после школы, я как-то наткнулся на интересный фактик. В мемуарах одного физика встретил упоминание о том, что в двадцатые годы именно в крепости располагался самый первый институт Сергея Королева, отца советской космической программы. Мол, время было тяжелое, но романтичное, хороших помещений ученым не хватало, и вот молодое Советское правительство отдало Королеву несколько бывших тюремных корпусов прямо в центре города. Но никаких подробностей: ни чем Королев там занимался, ни сколько времени эти лаборатории вообще просуществовали. В начале тридцатых Королев уехал в Москву. И что, интересно, стало с его лабораториями?
Он поднял глаза на генерала:
– Вы не знаете?
Генерал молчал. Стогов усмехнулся.
– А я вот не поленился, решил узнать. И то, что я узнал, меня здорово расстроило.
Генерал негромко покашлял, а потом спросил:
– Почему же, сынок, тебя это расстроило?
– Потому что укрепило в старом ощущении. Я давно подозревал, что когда мне втирают, будто люди в больших кабинетах обо мне заботятся (и именно по этой причине все мы должны блюсти строжайшую секретность), то скрывается за этим что-то совсем другое. И обычно это «другое» означает косяк. Чей-то косяк. То есть держать рот на замке меня просят не потому, что так будет лучше, а просто чтобы незнакомый мне, но страшно важный человек не потерял бы место в своем высоком кабинете.
– Короче! Что именно тебе удалось узнать?
– Не очень много. Хотя, как мне кажется, общая схема ясна. Я ведь и сам когда-то работал в исследовательском институте. И в курсе того, как сложно бывает хоть что-то в уже сложившейся системе поменять. Если институт зарегистрирован и начал работу, то потом ты черта с два хоть на миллиметр что-то изменишь. Я думаю, что когда Королев начинал свои исследования, то ничего секретного или опасного в них и не было. Так, всякие модельки реактивных двигателей да исследования какой-нибудь, mazefaka, аэродинамики. Именно поэтому ему и выделили помещение в самом центре города. Но постепенно работы становились все более рискованными. А вот убрать институт из крепости было уже, считай, и невозможно. Проще оказалось отгородить полтерритории и поставить по периметру часовых с овчарками.
Генерал все так же молчал и в упор рассматривал заливающегося Стогова.
– Позавчера вечером в больнице посидел пару часиков в Интернете. Если бы посидел дольше, то, может быть, узнал бы больше. Но картина, в общем, ясна и так. Королев уехал в Москву, а в крепости остались лаборатории, на которых обкатывались разработанные им устройства. Поправьте меня, генерал, если я ошибаюсь, но, судя по тому, что мне удалось почитать в открытых, выложенных в Сети источниках, контора, располагавшаяся в крепости, носила индекс «ССЛ-1»: «Специальная стендовая лаборатория № 1». И вот ведь что интересно: всего таких лабораторий в стране было три. В одной академик Курчатов собрал первую отечественную ядерную бомбу. Этой лаборатории был присвоен номер «два». Еще в одной академик Сахаров испытывал термоядерную бомбу (между прочим, самое страшное оружие в истории человечества), и эта значилась под номером «три». Из всех трех лабораторий высший, первый индекс секретности был присвоен только нашей, петербургской «ССЛ-1». Что же такое там могло быть, если даже термоядерная бомба была меньшим секретом, чем это, а?
Генерал не отвечал, а Стогов расходился все больше.
– Ответа на этот вопрос я не нашел. Зато я выяснил, что в шестьдесят пятом, еще при жизни Королева, работы все-таки были свернуты, военные физики раскиданы по другим ведомствам, а входы и выходы в лабораторские помещения залиты цементом. Тысячами тонн цемента. После чего даже упоминания о лаборатории были изъяты изо всех открытых источников, – будто такой структуры никогда и не было на свете. Режим самой что ни на есть полной секретности. В кабинете вроде вашего, товарищ генерал, кто-то такой же высокопоставленный, как вы, товарищ генерал, тоже попросил ребят вроде меня или вот капитана Осипова держать язык за зубами. Поэтому я не стану спрашивать вас, что именно там случилось. Это мне как раз совсем и не интересно. Может быть, физики открыли что-то такое, что совсем не собирались открывать. Может быть, у них случилась авария, после которой работы пришлось срочно сворачивать. Важно не это, а то, что было потом. Ответьте мне, товарищ генерал, всего на один вопрос: правильно ли я понимаю, что сведения об этой лаборатории были засекречены так надежно, что их не предоставили даже прокладчикам тоннеля под Невой? И те случайно наткнулись на эти чертовы лабораторские помещения, в результате чего произошел взрыв и вода из Невы хлынула напрямую в тоннели метро?
Он смотрел прямо в лицо генералу:
– Так ведь все и было, да?
– Все, – коротко и жестко ответил, наконец, генерал. – Хватит. Сейчас ты замолчишь и будешь молчать до тех пор, пока я (лично я!) не разрешу тебе продолжать, понятно? Придет момент, и я лично отвечу тебе на твои вопросы. Но это будет не сейчас. А пока ты просто закроешь рот и засунешь ключик от него себе в задницу. Я даже не стану обещать тебе неприятности, если ты продолжишь трепать языком. Ты взрослый и разумный человек, и я обращаюсь к тебе, как к взрослому и разумному. Ты просто замолчишь и какое-то время посидишь молча. От этого всем будет лучше. Хорошо?
