– Не хочу.
– Кроме того, сотрудники убитого вами человека в один голос утверждают, что на это утро у вас была назначена встреча с ним.
– Как раз это я совсем не отрицаю. С Рашидом мы должны были встретиться. Только я немного опоздал. Зашел по дороге в кафе, выпить эспрессо. А когда поднялся к его кабинету, тут уже были ваши люди. Они, кстати, могут подтвердить, что на место преступления я пришел позже милиции.
Майор откинулся на спинку стула. Парень вел себя как-то слишком уж уверенно. Не просто пытался выгородить себя, придерживаясь заранее продуманной версии, а быстро и не задумываясь парировал любые вопросы.
Самое обидное, что все это было правдой. Сотрудники действительно подтверждали, что к кабинету с трупом он подошел не раньше, чем через двадцать минут после выстрела. И видеозапись из кафе действительно подтверждала, что во время выстрела он находился в нескольких кварталов от места преступления. Но как, черт возьми, быть со второй видеозаписью? Той, на которой четко видно: именно этот улыбчивый и уверенный в себе человек проходит в кабинет, говорит что-то неслышное смуглому работорговцу, а потом достает из-за пазухи пистолет и стреляет ему ровно в середину узкого лба?
– Не хотите говорить правду – и не нужно. Давайте попробуем зайти с другого конца. О чем именно вы должны были поговорить с убитым?
– С чего вы взяли, что я не хочу говорить правду?
– Но вы же не признаетесь в убийстве, так? Хотя улик, указывающих на вас, в распоряжении следствия более чем достаточно.
– Нет у вас никаких улик.
– Почему вы так думаете?
– Потому что я действительно его не убивал. Я собирался жениться на его дочери. Вот вы стали бы убивать своего тестя? Вот и я бы не стал.
(Днем он делал все то же, что и всегда. Беседовал с бизнес-партнерами. Работал с документацией. Ездил на объекты. Обедал в дорогих заведениях. Даже не стал забрасывать тренажерный зал. Но теперь это была не настоящая жизнь. Это была тоненькая пленочка, под которой было скрыто то, что действительно важно.
Этой своей тайной он не мог поделиться ни с кем. Ни с родными, ни с коллегами, вообще ни с кем. Пару раз пробовал заговорить с теми, кого раньше считал друзьями. Но один из них вообще не понял, о чем речь, а второй по секрету сказал, что ему точно известно: узбечки устроены совсем не так, как белые женщины… как бы это поделикатнее?.. короче, у них там все идет не вдоль, а поперек, и при ходьбе громко чавкает… именно поэтому узбечки ходят такой семенящей походкой… Над этим рассказом все долго смеялись. Те, кого прежде он считал своими друзьями, громко ржали, а он смотрел на них, и в голове пульсировала только одна мысль: животные… они же просто животные.
Встречаться часто не получалось. Зато каждую встречу он помнил до сих пор. Потом он подолгу перебирал в памяти все подробности этих встреч, будто скряга свои бриллианты.
Прежде он никогда не любил подолгу целовать женщин. Вовсе не этого он от них хотел. А с ней он готов был ночь напролет просто лежать в постели… кончиком языка щекотать ей мочки маленьких ушей… легонечко целовать маленькую и такую упругую грудь… проводил ладонью по ее бедру… такого, как с ней, у него не было ни с кем. Он вообще не думал, что так бывает.
Руки твои, Фатима… губы твои…
Если бы понадобилось умереть за тебя, я бы умер, Фатима…
Или убил бы.)
– Так о чем вы собирались поговорить с убитым?
– О предстоящей свадьбе.
– Вы собирались жениться на его дочери?
– Да.
– А он был в курсе ваших отношений?
– Думаю, о чем-то догадывался. И точно их не одобрял. Женить сына на русской он, думаю, был бы не против. Но выдать за русского дочь – совсем иной разговор. Он не хотел для Фатимы такого мужа, как я.
– Давайте поговорим об этом поподробнее.
– Я понимаю, о чем вы. Со стороны вроде как вполне тянет на мотив. Восточный папаша заартачился, и я решил его убрать. Но, поверьте, это ложный след. Рашид был не тот человек, чтобы с ним нельзя было договориться. То есть он, конечно, был не в восторге от всего, что происходило… а если бы ему стало известно, что я с Фатимой сплю, то, возможно, он и вообще закатил бы мне скандал. Может, даже сказал бы что-нибудь о своем знатном происхождении и об ущербе, который нанесен его чести. Но все это не повод хвататься за пистолеты.
– То есть вы признаете, что имели с дочерью убитого интимные отношения?
– А я этого никогда и не скрывал.
– Вам не кажется, что для мусульман это вполне тянет на мотив?
– Да при чем тут мои отношения с Фатимой? Может быть, он и не хотел, чтобы мы спали, но при чем тут убийство? Это ведь не он меня застрелил, а наоборот, кто-то выстрелил ему в голову. И потом, не та это публика, чтобы подозревать тут сицилийские страсти. Уж мне, офицеры, можете поверить. Узбеки ведь не кавказцы. Это древний и культурный народ. Они решают вопросы безо всяких лишних криков.
(Она закидывала свои длинные ноги ему на спину, обхватывала его, прижимала к себе как можно теснее… она кричала что-то на своем гортанном языке, и задыхалась, и не могла насытиться им, и прижимала его все теснее к себе, будто боялась потерять… будто знала, что все это ненадолго… подозревала, что все равно скоро потеряет… а он обессилено отрывался от нее, ложился рядом… так, чтобы чувствовать запах ее чистого и такого красивого тела, и слышать, как она шепчет его имя, повторяет его имя много-много раз… по-русски говорит, что станет любить его всю жизнь… никто другой не станет любить его так, как она… просто не сможет… его белые женщины, они вообще не знают, что такое любить… а она знает.
– Ты не бросишь меня?
– Конечно, нет! Зачем, Фатима?
– Не бросай. Я хочу, чтобы ты всегда был мой, хорошо? Я буду такой, как ты захочешь. Стану любой, лишь бы ты не уходил.
– Я не уйду, Фатима.
– Правда? Не уходи. Никто не сможет тебя любить так, как я.
– Я не уйду. Мы всегда будем вместе. Уж я об этом позабочусь.)
Осипов, которому опять выпало вести протокол, строчил уже восьмую страницу подряд. Прекрасно понимая, что конца-края этой беседе не видно. На этот раз, похоже, ничего-то их майор не добьется. А Стогов сидел у себя за столом, молчал, вертел в пальцах дешевую прозрачную зажигалку, и непонятно было даже, слушает он или задумался о чем-то своем.
Только один раз он уточнил вдруг, ни с того ни с сего:
– А почему вы упомянули о знатном происхождении убитого? У него действительно было какое-то особое происхождение?
– А вы не знали? Рашид рассказывал эту историю каждому встречному. Мол, его прадедом был не хухры-мухры, а сам эмир бухарский. Знаете? На Петроградской стороне есть особняк, который так и называется «Дворец эмира Бухарского». Напротив него еще строят этот нынешний тоннель под дном Невы. Пару раз мы пили алкоголь, и могу сказать, что уже после первой рюмочки Рашид затягивал эту свою песню: вот оформит он все необходимые документы и потребует, чтобы дворец вернули ему, как единственному законному наследнику.
