К концу тренировки миссис Бейкер изменила в моём беге всё, самым коренным образом.
— Выгляжу по-идиотски, — пробурчал я. — Похож на бегущего кросс Ромео.
— На самом деле вы теперь похожи на бегуна Джесси Оуэнса, который получил четыре золотые медали на Берлинской Олимпиаде тысяча девятьсот тридцать шестого года.
Четыре золотые медали! Тут крыть нечем. Поэтому домой я в тот вечер припустил бегом — летел по сумеречным мартовским улицам, как Джесси Оуэнс, наклонившись вперёд: руки-ноги ходят туда-сюда точно поршни; голова неподвижна, она — лишь продолжение тела; кулаки не сжаты; дыхание ровное.
В четверг на уроке физкультуры тренер Кватрини собрал вместе все четыре класса. Мы бегали в зале. Я использовал технику Джесси Оуэнса. И обогнал самого Данни Запфера! На глазах у восьмиклассников. Тренер крикнул мне «быстрее» всего один раз за всю дистанцию.
Техника Джесси Оуэнса сработала!
После уроков я поднялся в кабинет миссис Бейкер, чтобы сообщить ей об успехе.
— Завтра у нас обоих большой день, — сказала она.
— Мартовские иды, — подтвердил я.
— Будем надеяться, что выйдем из этого испытания целыми и невредимыми.
Надеюсь, вы поняли, что это очередной учительский трюк. Она так разговаривает, чтобы я запомнил побольше красивых выражений и обогатил свою речь.
— Миссис Бейкер, вы мне очень помогли… с бегом…
— Спасибо, мистер Вудвуд.
— Я тоже хочу вам добром отплатить.
— Что ж, отплатите.
— Давайте я помогу вам подготовиться к завтрашнему дню? Ведь завтра придут члены попечительского совета.
— Вы хотите стать моим тренером? Подготовить к уроку?
— Ага.
— А вы когда-нибудь преподавали родной язык в седьмых классах?
— Нет. Но вы тоже никогда не бегали на длинные дистанции.
— Допустим. — Миссис Бейкер вздёрнула одну бровь. — Так что советует тренер?
— Не шутить. Над учительскими шуточками всё равно никто никогда не смеётся.
— Понятно. Отставить шуточки.
— И руки вот так скрещивать не надо. — Я скрестил руки на груди. — А то кажется, что вы в нас сейчас стрелять начнёте.
— Да? Ну, послежу за собой.
— И не делайте квадратные глаза, ладно? Даже если кто-нибудь глупость сморозит.
— Да я… никогда!..
Я не стал спорить, просто посмотрел на неё построже. И она сдалась.
— Хорошо. Квадратные глаза отставить. Что-то ещё, тренер?
— Ещё… Давайте придумаем тайный шифр. Если кто из нас толково выступит, чтобы вы могли его незаметно похвалить.
— Что ж, идея хорошая. Только это, наверно, не шифр. Шифруются обычно слова или буквы. А вы имеете в виду особый сигнал, верно?
— Почему? Можно слова! Например, «азалия» будет означать «хорошо», а «хризантема» — «очень хорошо».
— Спасибо, мистер Вудвуд. Думаю, обойдёмся без шифровки. Можно я буду хвалить учеников вслух? Не цветами, а осмысленными, соответствующими случаю словами? Что касается учительских шуток, квадратных глаз и скрещённых рук, непременно учту ваши советы.
Я кивнул.
— Спасибо, тренер, — добавила миссис Бейкер. — Давайте я вам кое-что покажу, прежде чем вы уйдёте.
Она наклонилась и достала из нижнего ящика деревянную коробочку.
— Открывайте, — предложила миссис Бейкер.
Я открыл.
Внутри, на бархатной тёмно-красной ленте лежала большая серебряная медаль с надписью:
«Олимпийские игры — XVI — Мельбурн — 1956 год».
Миссис Бейкер откинулась на стуле.
— Это за эстафету четыре по сто метров. Вы же не думали, что я всю жизнь провела в школьных стенах?
Я вдруг понял, что именно так и думал. Наверно, все ученики думают, что учителя рождаются сразу взрослыми, прямо в классе, да ещё вооружённые красной ручкой.
— Идите домой, мистер Вудвуд, — сказала миссис Бейкер. — А завтра бегите как Джесси Оуэнс.
* * *
Наступили мартовские иды. Рассвет в пятницу пятнадцатого марта занялся какой-то буро-зелёный, цвета воды в стоячем пруду. Всё утро низкие зелёные и бурые облака нависали прямо над головой. Изредка, случайно столкнувшись, они раздвигались, приподнимались точно занавес, пропускали луч света, а потом снова смыкались плотно и мрачно.
Мы говорили шёпотом. И ждали, что события грянут прямо с неба.
Или с потолка, набранного из асбестовых плит.
Поскольку ожидание всегда быстро надоедает, я решил между делом, а точнее — между определительными придаточными и значимыми глаголами, рассказать Данни Запферу, где и как убили Юлия Цезаря. Сцена убийства — когда в Цезаря всаживают кинжал — намного лучше, чем та, где Джульетта сама в себя всаживает кинжал. Я решил разыграть эту сцену для Данни в лицах, со звуковыми эффектами — у меня они, кстати, получаются очень хорошо, недаром всё-таки я играл в «Буре», опыта набрался.
И тут миссис Бейкер выступила резко, прямо как Брут, решивший наконец разделаться с Юлием Цезарем. Уж не знаю, что на неё повлияло — зелёно-бурое небо, затянувшаяся простуда или что-то другое, но выступила она так:
— Мистер Вудвуд, я пять месяцев кряду разбирала с вами пьесы Шекспира не для того, чтобы вы принизили и опошлили его творчество. Это не дурной детектив, где все по очереди пыряют друг друга ножиком.
Я задумался. И решил, что она несправедлива.
— Но ведь правда пыряют! Все его герои убивают друг друга или себя. Макбет — Дункана, Макдуфф — Макбета, Брут — Цезаря, а потом себя. И Джульетта себя убивает, после того как Ромео отравился, но сначала Ромео отправил на тот свет Тибальта…
— Это всё, что вы вынесли из Шекспира?
Тут я вообще обиделся. Знает же, что это не так.
Миссис Бейкер протянула руку.
— Отдайте книгу.
Я откинул крышку парты.
— Шекспир пишет о могуществе добра, о честности и верности, — произнесла миссис Бейкер. — В его пьесах властвует любовь! Любовь, перед которой все армии, битвы, пушки… просто ничто… — Она смолкла, только губами шевелила, договаривая что-то про себя. А потом прошептала: — Весь Шекспир — о вечной любви. Отдайте мне книгу.
Я протянул ей том Шекспира, и тут класса открылась, вошёл мистер Гвареччи, а за ним — мистер Бредбрук и ещё два члена совета.
— Миссис Бейкер! — окликнул её директор.
Мы с миссис Бейкер продолжали держаться за книгу, я её так и не выпустил, а она не забрала.
