Но бежал я с каждым днём всё быстрее и быстрее. Честное слово. Хотя держался позади восьмиклассников и финишировал каждый раз последним.
Обгонять восьмиклашек опасно для здоровья, сами понимаете. Их много, а семиклассник один… Как-то раз я забылся, вырвался вперед, так они с меня трусы стащили, прямо на ходу.
Кому захочется повторения?
Благоразумнее держаться замыкающим. И заранее — по едва уловимым признакам — чувствовать, когда бегущий впереди вздумает сплюнуть. А то ещё в тебя угодит.
Данни всё это тоже понимал, потому как его — единственного семиклассника — взяли в запасную команду Камильской средней школы. Они тоже тренировались, и он тоже бегал замыкающим — позади злобных, плюющихся как верблюды восьмиклассников, по которым плачет колония для несовершеннолетних.
Миссис Бейкер в упор не понимала, с какой стати я всё время бегу последним, хотя легко могу обогнать всех до единого. Она решила на месяц отложить Шекспира и взялась тренировать меня по средам самолично, поскольку спорт развивает тело, а это так же важно, как развитие ума и души. Каждую среду я бежал пять километров, а она засекала время. И с каждым разом я бежал на пару минут быстрее, хотя до моего первого рекорда — когда я удирал от Сикораксы и Калибана — было ещё далеко. В тот раз я со страху, наверно, обогнал бы самого Джесси Оуэнса. Миссис Бейкер меня хвалила, говорила, что корпус наклонён правильно, ноги двигаются гораздо лучше, да и кулаки я больше не сжимал. Однако дышал я по-прежнему не очень грамотно, поэтому после пяти километров она заставляла меня бегать на короткие дистанции, туда-сюда, в диком темпе, так что меня чуть наизнанку не выворачивало от усталости. Кстати, такие тренировки — Мотивация с большой буквы. Сразу задышишь грамотно, потому что иначе просто сдохнешь.
Миссис Бейкер ничуть не смущало, что по средам у меня получается две тренировки — ведь после уроков меня ждал тренер Кватрини. Она часто повторяла: «Кто хочет научиться бегать — бегает. Другого способа не изобрели». А потом добавляла: «Можно недотренироваться. Перетренироваться — никогда». Я с ней не согласен, но такая уж у неё метода.
Мирил вообще не понимала, зачем я трачу время на бег вместо того, чтобы делать наш с ней совместный проект «Роль калифорнийской золотой лихорадки в моей жизни». Она уже собрала все материалы и начала раскрашивать контурную карту.
— На этот раз кока-колой и розой не отделаешься, — заявила она. — Тебе не отвертеться.
Да я, собственно, и не собирался вертеться. Я же не болван типа Ромео.
Поэтому в один прекрасный день я оказался на кухне у Мирил, и мы вовсю обсуждали роль калифорнийской золотой лихорадки в нашей с ней жизни. И тут вошёл мистер Ковальски и рассказал ужасную новость, которую он услышал по пути домой: убит Мартин Лютер Кинг. Убит в Мемфисе, где он возглавил марш в поддержку бастующих рабочих. Выстрел прозвучал как раз в тот момент, когда он попросил свою сторонницу, певицу Махалию Джексон, спеть забастовщикам песню «Веди меня, Господь».
А меня повела Мирил — взяла за руку и повела в гостиную, к телевизору. Уолтер Кронкайт как раз заканчивал обзор новостей. Новость была одна: убийство доктора Кинга. Кронкайт подтвердил, что это правда. Он так волновался — по-моему, его даже трясло.
— Мир изменился необратимо, — сказал мистер Ковальски.
Мирил сжала мою руку. Крепко-крепко.
В тот вечер сестра не стала ужинать. А отец не стал настаивать. Он сидел за столом мрачный, с опрокинутым — как у президента Джонсона — лицом и посматривал на лестницу, точно ждал, что сестра вот-вот спустится, а потом снова утыкался в свою тарелку с бобами и бормотал:
— Как такое могло случиться? Как?
На следующий день повсюду прошли массовые протесты: в Чикаго, в Саванне, в Вашингтоне, в Толедо, в Детройте, в Питтсбурге, в Нью-Йорке.
— Страна разваливается, — сказал отец.
Во вторник, когда мы всей школой собрались в спортзале у телевизора, отец остался дома, чтобы тоже посмотреть, как два мула тащат по улицам Атланты, что в штате Джорджия, старую зелёную фермерскую повозку с гробом Мартина Лютера Кинга. За ужином отец не проронил ни слова. Сестра тоже.
* * *
В тот вечер перед сном я напомнил отцу, что завтра на стадионе клуба «Янкиз» открытие сезона, а у нас есть билеты. Вы ведь помните, как ведущие игроки команды «Янкиз» подарили мне, Данни и Дугу по два билета? Отец ещё тогда пообещал поехать со мной на стадион и даже написать записку в школу, чтобы меня отпустили с последних уроков. Теперь записка нужна непременно — иначе тренер Кватрини не отпустит с тренировки.
— В мире так неспокойно, а тебя несёт в общественное место, где тьма народу, — проворчал он. — Неужели нельзя обойтись без бейсбола?
— Это же открытие сезона!
Он покачал головой. И записку писать не стал. Поэтому я сам её сочинил, а отцу дал утром подписать. Уходя в школу, я попросил его заехать за мной ровно в двенадцать, поскольку игра начинается в два, а нам ещё надо доехать до Нью-Йорка.
— Да-да, конечно, — ответил он.
То же самое произнёс, прочитав записку, и тренер Кватрини.
Но добавил:
— Рассчитываешь, что я поверю? Почерк-то детский!
— Я сам написал, а отец подписал.
— Он хоть прочитал, что подписывает?
Меня так и подмывало ответить: «Нет, отродье ведьмы! Нет, пёстрый паяц! Ничего мой отец не читал. Он подписывает всё подряд, не глядя! Ему можно подсунуть что угодно, хоть чек на кругленькую сумму!»
— Прочитал, — ответил я.
Тренер Кватрини смял записку и метнул в меня, точно мячик.
— На следующей тренировке ты у меня попляшешь, — пообещал он.
Ну, это я и без него понимал.
Миссис Бейкер, узнав, что я ухожу в двенадцать, решила, что утро не должно пропасть даром и я за эти часы вполне успею всё, что запланировано на целый день. Когда я справедливо заметил, что Данни и Дуга вообще нет в школе, что они устроили себе выходной и, возможно, уже сидят на стадионе и смотрят, как разминаются Хорас Кларк и Джо Пепитон, миссис Бейкер указала, что я строю слишком длинное предложение и неверно его интонирую, а значит — не справлюсь с расстановкой знаков препинания и мне надо работать над языком без устали, поэтому вот тест на синтаксис, который мне надлежит немедленно выполнить. Я принялся за работу, поскольку меня грела надежда вскоре попасть на стадион, а перед этим меркнут любые, даже синтаксические трудности. Кроме того, я-то всё сделаю сейчас, а Дугу с Данни придётся потеть завтра. Это тоже греет.
К полудню ладони у меня были перепачканы синим — от свежих ротапринтных листов, — но все упражнения на расстановку запятых в сложноподчинённых предложениях я выполнил и даже написал дополнение к нашей с Мирил работе про золотую лихорадку — эссе о том, как пагубна страсть к наживе. Всё это я отдал в руки миссис Бейкер, когда одноклассники уже вышли на перемену.
