Но продолжал стучать. Наконец музыка стихла, дверь открылась рывком и… Наверно, сестра сейчас размозжит мне башку. За её спиной «Битлы» снова пели, как отец Маккензи уходит прочь от могилы, отряхивая с рук землю. Хизер мою башку не тронула.
Я взял сестру за руку, и мы вышли из дома.
Мы пошли в собор Святого Адальберта. Выстояли там большую очередь, чтобы поставить свечки, а потом, хотя оба плакали — там все плакали, — читали одну и ту же молитву. И держались за руки.
В реальной жизни чудеса, конечно, случаются. Но редко.
Бобби Кеннеди скончался на следующее утро.
Мы с Хизер узнали об этом, сидя рядом около транзисторного приёмника. Она зарыдала, а я обнял её и держал. Ну чем ещё помочь, когда у родной сестры всё нутро от боли выворачивается наружу? Только держать. Если бы я не знал в эту минуту, что лейтенант Бейкер возвращается домой, а значит, какие-то чудеса всё-таки случаются, я бы отказался от Бога. Как Юлий Цезарь, который разуверился в Бруте, в смысле жизни и решил умереть.
* * *
Утром в четверг к школе подъехал автобус: класс миссис Бейкер отправлялся в поход, в Катскильские горы. Проходя мимо классов, где пыхтели-учились несчастные, не идущие в поход школьники, мы показывали им нос или высовывали язык. Потом мы всей гурьбой ринулись в автобус — занимать места. Потом, опять всей гурьбой, побежали в столовую — забирать сосиски, булки, консервы, бутылки с водой, порошок для разведения сока, пастилу, а потом ещё пастилу, и ещё хлеб, и спальные мешки на всех, и ещё шерстяные одеяла — на всякий случай. Убедившись, что всё загружено, что наши места никто не занял, мы напоследок бросились в туалет, потому что в горах туалет наш будет под кустиком, открытый всем ветрам. Но вот все мы сидим в автобусе, трижды пересчитанные миссис Бейкер, мистером Вендлери и даже миссис Сидман, которая решила ехать с нами, чтобы оказать нашей учительнице «моральную поддержку». Наконец мотор заурчал, и автобус выкатился на Ли-авеню.
Мы ехали по Лонг-Айлендской автостраде и горланили песни. Вспомнили всё, что только можно: и про миссис О’Лири, которая забыла в коровнике лампу, «а корова-то лягни да пожар нам учини», и бесконечную, в сто куплетов, «Блошка-на-мушке-мушка-на-лягушке-лежит-бревном-на-дне-морском», и про «Жабца-молодца, лентяя и глупца». Когда доехали до подвесного моста через Ист-Ривер, Дуг Свитек затянул: «Тыщу пивных бутылок», но миссис Бейкер прошла в конец автобуса, встала перед ним и — ей даже не пришлось ничего говорить. Она просто скрестила руки на груди. Довольно грозно.
Через час автобус свернул с автострады на шоссе, ещё через час — на двухполосную асфальтовую дорогу, потом на бетонку, потом на просёлок, который постепенно сузился, так что для колёсного транспорта осталось всего две колеи. По нему мы долго тряслись до тупика, а водителю, после того как все вылезли, пришлось дать задний ход — там не было места для разворота. Мы высыпали из автобуса как горох, и миссис Сидман сторожила, чтобы мы не разбежались, а миссис Бейкер выдавала рюкзаки.
Данни Запферу она дала рюкзак, набитый консервами. Такой неподъёмный, что Данни даже улыбаться перестал.
В моём рюкзаке тоже оказались консервы — четыре большие банки тушёных перцев чили, — а также все миски, ложки и поварёшки. Поправляя лямки у меня на плечах, миссис Бейкер сказала:
— Если с этим рюкзаком что-нибудь случится, нам придётся есть руками.
— А что может случиться? — спросил я.
— Отец Геро после помолвки рассуждал примерно так же.
На случай, если вы давно не перечитывали «Много шума из ничего», поясню: миссис Бейкер имела в виду, что случиться может что угодно.
Спотыкаясь о корни, мы последовали за миссис Бейкер по тропинке, которая шла всё время вверх. Вскоре мы двигались уже не весёлыми группками, а редкой цепочкой, и цепочка эта всё растягивалась и растягивалась — чуть ли не на километр.
День, несмотря на тяготы пути, выдался чудесным, прямо-таки счастливым. Наверно, его таким Бог задумал! Листва на здешних деревьях сохранила невиданную свежесть — у нас на Лонг-Айленде листья сохраняют такой цвет всего пару недель. А здесь, под лучами солнца, они даже источали запах, такой особенный запах, который бывает только в июне. Чуть впереди плыли несколько больших кучерявых облаков, и когда разлапистые клёны уступили место берёзам, облака стали видны лучше. Их гнали какие-то верховые, не ощутимые на земле ветра. Ветви у нас над головами стукались друг о друга, тёрлись и скрипели. Я слышал только эти звуки да ещё голоса туристов, которые топали где-то впереди и пели развесёлую песню про то, как лезли в гору пятьдесят тысяч бравых солдат императора Наполеона. Конечно, отчего ж не попеть, если рюкзак не набит железной утварью и увесистыми консервными банками с тушёными перцами.
Я шёл замыкающим. И через какое-то время это обстоятельство стало меня сильно удручать. Не то чтобы я шёл совсем один. Чуть впереди шла миссис Сидман. Она то и дело наклонялась — подбирала фуфайки и фляжки, которые растеряли мои одноклассники. Когда у директрисы совсем не хватало рук, она отдавала найденные предметы Данни или Мирил. А у меня поклажи и так выше крыши: полный рюкзак железа, миски-ложки-вилки на весь класс, да ещё четыре огромные банки с перцами. В общем, шёл я последним вовсе не потому, что мне это нравилось. И рюкзак к тому же попался старый, от него даже затхлостью какой-то воняло, и лямки плохо держались — приходилось всё время вздёргивать их обратно на плечи, тут же получая укол в спину. Наверно, вилкой. Или ножом. Вот и представьте: в спину меня колют, иду в гору, рюкзак тяжеленный, лямки режут плечи, а у Дуга Свитека в рюкзаке одна пастила… Короче, настроение портится неизбежно, и ни июнь, ни листва, ни поход посреди недели его не скрасят.
Короткие крутые подъемы среди берёз перемежались с относительно ровными, открытыми, залитыми солнцем участками. Потом начались голые скалы. Мне было уже жарко, поэтому я даже обрадовался, что набежавшие тучки скрыли солнце и стало чуть прохладнее. Вскоре настоящие деревья вообще кончились, мы попали в заросли карликовых сосен, и поднявшийся ветер остудил наши щёки и спины. Даже мой рюкзачище как-то полегчал, и, когда я поправлял лямки, вилки с ножами уже не кололись изнутри.
До стоянки мы добрались после полудня. Должен признаться, миссис Бейкер нашла прекрасное место. Хотя, наверно, это не она нашла, а лейтенант Бейкер, причём много лет назад. Овальная лужайка под высокими соснами, на излучине речушки, которая чуть ниже по течению образует водопад. Струи разбиваются о зелёные замшелые камни и скапливаются в небольшом, но глубоком прудике, откуда речка течёт дальше, плавно и мирно. Ни болота, ни комаров, ни мелких камешков, на которых будет неудобно спать. Я не преминул сказать об этом миссис Бейкер.
— Погоди радоваться, — ответила она.
Под руководством миссис Бейкер мы начали обустраивать лагерь. Дугу Свитеку она выдала лопату и велела окопать будущее кострище. Я обложил его камнями из речки. Мей-Тай с Данни, сложив сухие ветки домиком, развели костёр. Миссис Бейкер достала два котелка для перцев. Всех остальных миссис Сидман увела в лес за дровами, а потом заставила рассортировать собранное по размеру: тут крупные ветки, здесь помельче, тут совсем тоненькие. Потом миссис Бейкер разметила длинными ветками наши «спальни»: девчонки — с одной стороны от костра, мальчишки с другой. Пока мы выбирали себе места, миссис Сидман и миссис Бейкер поставили между «спальнями» штаб-палатку — как раз посередине.
