Я посчитал, сколько у нее безобразников. Видно, не так уж легко найти человека, готового сидеть с детьми, раз она решила спросить об этом меня – она же знает, что у моего брата ярко выраженные криминальные наклонности. Я посмотрел на пятерых ее детей. У троих из них все руки были перемазаны чем-то красным. Я побоялся спросить, что это такое.
Миссис Догерти, похоже, совсем отчаялась.
– Я тебе щедро заплачу, – сказала она.
Да, она явно отчаялась.
А теперь пришло время кое в чем вам признаться. Вы ведь знаете, что каждую субботу я зарабатываю по пять долларов плюс чаевые? И мы с вами знаем, что это неплохие деньги, правда? Может быть, вы даже помните, что мой отец знает, что каждое субботнее утро я зарабатываю по пять долларов. И ему тоже кажется, что это неплохие деньги. И он их забирает – поскольку я должен вносить свою долю на домашние расходы. «Хватит сидеть у меня на шее», – так он говорит.
Поэтому мне приходится жить на чаевые, о которых отец ничего не знает. На моем месте и вы ему не сказали бы. Только не врите, ладно?
– По рукам, – ответил я миссис Догерти.
– В семь вечера?
– Хорошо.
– Я приготовлю тебе книжки.
Просто блеск.
Когда я подошел к дому миссис Уиндермир, в нем было тихо. Ни стука, ни звяканья. Она услышала, как я раскладываю продукты, и пришла на кухню.
– Какое мороженое я заказала на сегодня?
– Мятное с шоколадной крошкой.
– Очень подходящий сорт для тех, кого покинул бог вдохновения.
Я понял, что никто больше не сидит у ее стола со сложенными крылышками.
– Что это у тебя за книга в заднем кармане? – спросила она.
– «Джейн Эйр».
– Ага! – воскликнула она, как будто ее вдруг осенило или случилось еще что-нибудь такое. – Ну-ка, идем со мной.
Я сунул мятное мороженое с шоколадной крошкой в морозильник и пошел за миссис Уиндермир в ее кабинет. Она поискала по полкам и вынула оттуда три небольшие темненькие книжки. Одну из них протянула мне.
– Это первое издание «Джейн Эйр», – сказала она.
Я посмотрел на нее. Она явно ждала, что я сейчас грохнусь в обморок от удивления.
– Первое издание, – повторила она. – Все три тома.
– Ух ты, – сказал я.
Она вздохнула.
– Послушай, Тощий Посыльный, ты хоть представляешь себе, как трудно раздобыть такое вот первое издание?
Я обвел взглядом набитые книгами полки, которыми был набит ее кабинет.
– У вас вроде неплохо получается.
– Но это же «Джейн Эйр»! Один из величайших в мире романов. Любовь. Предательство. Ревность. Поиски своего истинного и полноценного «я». Хоть пьесу пиши!
Она замолчала, не сводя с меня глаз. Потом на ее лице появилась улыбка – появилась и стала медленно разъезжаться к ушам.
– А вот и бог, – прошептала она и бросилась к машинке. Закатала туда листок – и давай летать руками. Вы уже знаете как.
Я поставил первое издание «Джейн Эйр» обратно на полку. Аккуратно, все три тома рядышком, раз уж она так над ними трясется.
Всю дорогу обратно в город я читал вслух слова из «Джейн Эйр» – не из первого издания, а из своего, в мягкой обложке. В «Спайсерс дели» я задержался, чтобы выпить по-настоящему холодной кока-колы, которой всегда угощал меня мистер Спайсер. Я купил бы сэндвич с копченой говядиной, если бы миссис Уиндермир дала мне чаевые, но я больше не получал от нее чаевых, потому что теперь стоимость заказа записывали на ее счет – это вы, наверное, помните, – а другие клиенты не давали мне столько, чтобы покупать сэндвичи с копченой говядиной и на остаток жить еще целую неделю.
И вы только не подумайте, что я жалуюсь, но чаевые от миссис Уиндермир мне бы не помешали – особенно если учесть, что бога ей вернул не кто-нибудь, а я.
* * *
Когда я добрался до Мэрисвилльской бесплатной публичной библиотеки, там меня уже ждали мистер Пауэлл и Лил Спайсер. Мистер Пауэлл старался внести в каталог побольше книг, чтобы его не донимала миссис Мерриам, а Лил старалась прочитать побольше «Джейн Эйр». (Она ее почти закончила. С ума сойти!) Мы вместе поднялись наверх, чтобы поработать над Морской Чайкой. То есть работать собирались я и мистер Пауэлл. Но Лил тоже решила помочь и сообщила мне, что у меня все неправильно.
– У тебя слишком много крови, – сказала она, когда я развернул свой рисунок.
– Так выразительнее.
– И крыло у нее набок перекошено.
– Зависит от того, под каким углом смотреть, – сказал я.
– И шею ты ей, по-моему, слишком сильно выгнул.
– Это называется композиция.
И так далее, пока мистер Пауэлл не велел нам обоим замолчать, потому что он хочет поговорить о том, как Одюбон пользуется белым фоном вокруг крыла, и о контрасте в пространственном восприятии, который возникает из-за двух разных крыльев, и о всяких других вещах, о которых говорят художники.
Лил сначала умолкла, но хватило ее ненадолго.
И вы думаете, я был против?
Думаете, я был против, когда она встала совсем рядом со мной и наклонилась, чтобы показать мне какую-то линию на рисунке?
Думаете, я был против того, что от нее пахнет, как от маргариток в большом поле под небом, на котором расходятся облака после дождя?
Думаете, я был против, когда она дотронулась до моей руки?
* * *
Помните, я уже говорил вам: если жизнь идет на лад, это обычно значит, что ее вот-вот что-нибудь испортит? Так это правда. Не верите – спросите Морскую Чайку.
Примерно в середине октября, когда я уже подумывал, что мне придется надевать в школу куртку Джо Пепитона – у всех остальных моих вещей рукава только притворялись, что достают мне до запястий, и то неудачно, – кто-то залез в хозяйственный магазин «Тулс эн мор». Это случилось в воскресенье после обеда. Вор взломал кассу и забрал всю выручку. Еще он похитил кое-какие инструменты: бензопилу, дрель со сверлами, набор гаечных ключей. И велосипед, из-за чего гениальные полицейские нашего тупого Мэрисвилла пришли к выводу, что вором был подросток.
А теперь угадайте, в чей дом они заявились воскресным вечером? Их не интересовали ни гамбургеры, ни картофельный салат, который предложила им моя мать.
Одним из полицейских был мистер Догерти.
– Ваш сын дома? – спросил он.
– Гуляет с друзьями, – ответила мать.
– Он когда-нибудь бывает дома? – сказал второй полицейский. По-моему, он слегка расстроился.
