Так вот, я пошел в церковь Святого Игнатия. Как обычно, было мокро и холодно – и внутри, и снаружи, хотя внутри горело столько свечей, что я даже удивился, как они все влезли в один маленький зал. Впереди стояли два пихтовых деревца, и их аромат смешивался с восковым запахом свечей. А рядом с алтарем стояла колыбель, накрытая голубым покрывалом. Еще там был хор красивых мальчиков с красивыми прическами и в красивых беленьких мантиях – они пели «Вести ангельской внемли» такими красивыми голосами, как будто на свете только и есть что сплошная красота. И я вспомнил Лукаса, как он сидит дома в своей коляске, поэтому я просто не понял, когда мать обернулась ко мне и сказала – погромче, чтобы красивая музыка органа и красивое пение не помешали мне разобрать ее слова:
– Какое чудесное Рождество!
Я поежился.
Столько свечей – а все равно холодно.
* * *
Это был не последний раз, когда мне пришлось ежиться. Поздно ночью Кристофер втащил Лукаса наверх, мы уложили его в постель и укрыли. А потом лежали с открытыми глазами и слушали его сны.
И я снова видел того мальчишку со смятой соломенной шляпой. Горящие хижины. Руку девочки. Милай. Я был там.
Потом Лукас пытался повернуться, и раздавался его тихий стон, и Кристофер вставал, и я знал, что Лукас тоже не спит в темноте, которая теперь окружает его и ночью, и днем.
– Тебе чем-нибудь помочь? – спрашивал Кристофер.
– Ты там не был. Чем ты можешь помочь?
И никто из нас не знал, что сказать, чтобы ему стало хоть капельку легче.
* * *
В начале первого в новом году урока естествознания мистер Феррис поставил Клариссу на передний лабораторный стол и качнул ее.
– Отис Боттом, – сказал он, – знаешь ли ты, какое историческое событие в мире науки состоится в этом новом, тысяча девятьсот шестьдесят девятом году?
По лицу Отиса Боттома было видно, как он жалеет, что рождественские каникулы уже кончились. Думай он хоть целый день, вряд ли ему пришел бы в голову правильный ответ.
– Дуг Свитек? – спросил мистер Феррис.
– Полет на Луну, – прошептала Лил.
– Полет на Луну, – сказал я.
– Спасибо, Лил Спайсер. Да, полет на Луну. Сейчас «Аполлон-8» уже облетел ее и спустился до расстояния в шестьдесят девять и восемь десятых мили над лунной поверхностью. Подумайте об этом. Со времен первых проблесков человеческого сознания мы глядели на Луну и гадали, каково было бы ступить на нее. В 1969 году то, что оставалось для человека загадкой в течение тысяч лет, вы можете увидеть на экранах ваших телевизоров. Это наш первый шаг с Земли в Солнечную систему. И первый шаг на просторы нашей галактики.
Кларисса качалась вовсю. Думаете, я вру?
– И что они там найдут? – Отис пытался как-то загладить свое незнание.
– Ах, Отис Боттом. В этом-то и вопрос. Что они там найдут? Кто знает? Может быть, все будет в точности так, как они ожидали. А может быть, их ждут сплошные сюрпризы. Но скоро наступит день, когда человек шагнет на поверхность Луны, и это будет свидетельством нашего прогресса. В пору, когда мы не очень-то прогрессируем во всех прочих областях, перед нами, леди и джентльмены, откроются грандиозные перспективы. Пожалуй, это и есть лучший ответ на твой вопрос, Отис Боттом. Они найдут там перспективы.
Я подумал о Лукасе, которого всегда окружает темнота. Разве он не захотел бы это увидеть?
Весь остальной день я ходил как будто слегка ошарашенный. Сами подумайте – Луна!
Перспективы!
Ну и дела!
* * *
В январе на уроках тренера Рида начались занятия в новой секции – общего физического развития и выносливости. Мы все должны были пройти кучу разных проверок, чтобы показать, сколько приседаний мы можем сделать за четыре минуты, сколько раз отжаться, сколько подтянуться, и так далее, а вдобавок еще бегать на время сто ярдов и милю. Президентский совет назначил спортивные нормативы, обязательные для всех американских школьников, которые не хотят в будущем умереть от сердечного приступа, и тренер Рид решил, что заставит нас их сдать.
Так что на очередном уроке мы изучали, как правильно приседать и отжиматься: все по очереди брали друг друга за лодыжки и считали приседания, а потом подсовывали друг другу под грудь кулаки, чтобы определить, насколько низко надо опускаться, когда отжимаешься. После всего этого мы совершили контрольный забег. Это было примерно так же интересно и увлекательно, как выглядит на словах.
Помните, как гордо Снежная Цапля держит свой клюв? Как ей все равно, что где-то вдалеке к ней идет охотник? Как она смотрит на этого охотника и говорит: «Ну и что?»
Как она относится к Перспективам?
После урока все пошли в раздевалку, а я заглянул в кабинет к тренеру Риду. Он сидел за столом, заваленным Президентскими таблицами по физподготовке с кучей пустых квадратиков, которые надо было заполнить.
– Можно? – спросил я.
Он поднял глаза от планшета, потом перевернул его.
– Чего тебе? – сказал он.
– Я видел ваши рисунки. У вас хорошо получается, – сказал я.
Он посмотрел на свой перевернутый планшет. Потом на меня – подозрительно.
– И что?
– Вы рисовали войну, – сказал я.
Тренер Рид молчал. Его рука нажимала на планшет, вдавливала его в стол.
– Мой брат тоже там был, – сказал я. – Недавно вернулся.
Прошла, наверное, целая минута.
– Нет, – наконец сказал тренер Рид. Другим голосом, не сержантским. – Из Вьетнама никто никогда не возвращается. По-настоящему.
Он поднял планшет и приложил к груди.
– Мой брат не читает письма, которые ему присылают.
Тренер Рид кивнул.
– Ему нужен кто-нибудь, кто пережил то же самое.
Тренер Рид посмотрел на меня.
А я – на его планшет.
– Может, и вам тоже, – сказал я.
– Иди домой, Свитек, – ответил он. – Я занят. – Снова сержантским голосом.
– Я мог бы помочь, – сказал я.
Он засмеялся. Невесело.
– Помочь, – повторил он.
– Мог бы заполнять вам карточки. Вписывать туда всех учеников и результаты – те, с которых они начали, как потом продвигались, до чего дошли. В общем, все цифры, какие надо.
Тренер Рид поднялся и сел на край стола.
– С чего вдруг такая забота? – спросил он.
– Так вы хотите, чтобы я помогал, или нет?
– Нет, – сказал он.
Я пожал плечами.
– Ладно.
И повернулся уходить.
