– У меня есть предложение, – сказал я.
Директор Питти снова вздохнул.
– Когда полиция разберется, кто настоящий вор, и это будет не мой брат, тогда вы отдадите эту птицу обратно в библиотеку.
Директор Питти задумался. Он думал долго. Очень долго. Потом кивнул, как будто что-то решил, и встал.
– Ладно. Хорошо. Директор Питти готов рискнуть. Он дает тебе свое обещание. Но взамен, Дуглас, ты должен пообещать, что будешь ходить на все уроки до единого.
– Включая Алгебру Повышенной Сложности.
Он подумал, потом снова кивнул.
– Но тебе все же придется три дня оставаться после уроков, – сказал он.
Я протянул руку.
Он тоже.
Мы пожали друг другу руки.
А Бурый Пеликан наблюдал за нами сверху, держа равновесие, как будто ему это ничего не стоило.
* * *
После уроков я остался с мисс Купер. Она сказала, что мы прочтем еще три стихотворения тупого Перси Биши Шелли, которые мне наверняка понравятся. «Рассказывал мне странник, что в пустыне, – начала она, – в песках, две каменных ноги стоят…»
[11]
Честное слово, я ему врежу.
* * *
На третий день, отсидев сколько положено, я вышел из школы уже под вечер. День был по-весеннему теплый, но я все равно слегка озяб, потому что, если вы помните, у меня больше не было куртки Джо Пепитона. Наверное, поэтому мистер Баллард и остановился, когда проезжал мимо и увидел меня. Он перегнулся через сиденье и опустил стекло.
– Эй, партнер! – крикнул он.
Я ему помахал.
– Залезай, – сказал он. – Я подвезу тебя домой – конечно, если ты не хочешь немножко покидать подковы.
Я залез и стал смотреть в окно. Мы проехали несколько кварталов.
– Если мне надо что-нибудь обмозговать, подковы всегда помогают, – сказал мистер Баллард.
Еще квартал. Впереди показалась Дыра.
– Можно и покидать, – сказал я.
Мистер Баллард повернул к бумажной фабрике.
* * *
Пока еще не совсем потеплело, мистер Баллард держал подковы у себя в кабинете. Мы зашли туда вместе, он достал их из-за двери – видели бы вы, как цвели его орхидеи, на которые так и лился солнечный свет, – а потом мы отправились на площадку. Земля была еще грязная после зимы, и песок вокруг колышков промок насквозь.
– Давай просто потренируемся, – сказал мистер Баллард.
Я бросил первую подкову. Даже не близко.
Он бросил за мной. Его подкова звякнула о колышек и отлетела.
Я бросил следующую. Даже не близко.
Он – следующую. Оперлась о колышек.
Примерно так шло и дальше, пока не похолодало как следует и мы не вернулись на фабрику.
Вот наша первая тренировка в цифрах:
Большие промахи – примерно пятьдесят у меня и два у мистера Балларда.
Маленькие промахи – ни одного у меня и четыре у мистера Балларда.
Стукнулись о колышек и отскочили – три у меня и примерно пятьдесят у мистера Балларда.
Прислонились к колышку – ни одной у меня и четыре у мистера Балларда. Он сказал, что это необычно.
Наделись на колышек – ни одной у меня. Он сказал, что это необычно. Двадцать три у него. В этом никто не увидел ничего необычного.
* * *
– Хорошо поиграли? – спросила миссис Стенсон, когда мы принесли подковы обратно.
– Мы тренировались, – сказал мистер Баллард.
Он вошел в кабинет и спрятал подковы за дверью. Потом вышел. Я стоял у окна. Солнечный свет еще лился.
Мистер Баллард встал рядом со мной. Он взял одну орхидею, снова поставил ее на место и выбрал другую, которая цвела лучше. Желтым, белым, фиолетовым – точно какой-то сумасшедший художник придумывал невозможный цветок, плюнув на композицию и на все остальное.
– Это твоей маме, – сказал он и отдал ее мне.
И вдруг я чуть не заплакал. Прямо здесь, на Бумажной фабрике Балларда, перед кабинетом хозяина. Чуть не разревелся, как будто мне было года четыре или вроде того. С орхидеей в руках – подарком для моей матери.
– Ничего, – сказал мистер Баллард. – Все наладится. – Я посмотрел вверх, на него. – Так всегда бывает.
Я не хотел говорить ему, что он ошибается. Я-то видел Морскую Чайку. И не хотел, чтобы он тоже заплакал.
– Сейчас отвезу тебя домой, – сказал он. – Погоди минутку.
Он снова ушел в кабинет. Миссис Стенсон улыбнулась мне – наверное, чтобы не засмеяться, глядя, как я стою с цветком в руках и чуть не реву. Потом мистер Баллард вышел из кабинета с какой-то курткой.
– Она мне уже мала, – сказал он. – Буду рад, если тебе пригодится.
Я взял ее. Вы не поверите, что это была за куртка.
Нет, она была не бейсбольная.
Хотя бейсбольная – это было бы здорово.
Она была летчицкая. Думаете, я вру? Самая настоящая. Темная кожа. Изнутри – мягкая подкладка, фланелевая. Глубокие карманы. Стоячий воротник. Летчицкая куртка! Вы могли бы носить такую, если бы были астронавтом и прогуливались по Мэрисвиллу, отдыхая перед полетом на Луну.
– Примерь-ка, – сказал он.
Я примерил.
– Великовата, – сказала миссис Стенсон.
– А по-моему, в самый раз, – сказал мистер Баллард и посмотрел на меня такими же глазами, как у Бурого Пеликана.
* * *
Я поехал с ним домой в летчицкой куртке, с орхидеей в руках.
Думаю, не стоит рассказывать вам, что сделала моя мать, когда увидела орхидею.
Зато стоит рассказать, что произошло у нас в комнате, когда я сообщил Лукасу про свою новую летчицкую куртку.
Он спросил:
– А мне подойдет?
– Никогда в жизни. Даже не надейся.
Он засмеялся.
– Наверное, ты прав.
Знаете, как это здорово – слышать смех Лукаса?
Это было даже лучше, чем носить летчицкую куртку – единственную мою вещь, которую до меня не носил какой-нибудь другой Свитек. Конечно, если не считать куртки Джо Пепитона. Но она, как вы помните, куда-то пропала.
* * *
