– Ты был великолепен, – сказал он. – Меня слеза прошибла, хоть я и знал, что это ты. Ну и ну, парень. – Он снова покачал головой. – Эх, мне бы твой талант, – сказал он. – Сегодня ты покорил весь зал. – И он протянул мне программу.
– У меня уже есть, – сказал я.
Он засмеялся снова.
– Да это не для тебя, парень. Это для меня. Хочу, чтобы ты подписал. – Он открыл ее там, где было написано мое имя. – Вот тут, – сказал он и достал из своего внутреннего кармана ручку – как будто специально принес ее, чтобы я мог подписать ему программу.
И я это сделал.
– И напиши еще что-нибудь для Хораса, – сказал он.
Я и это сделал.
Вот что я написал: Джо и Хорасу, моим друзьям – спасибо. Ваш Дуг.
Джо Пепитон взял у меня программу и посмотрел в нее.
– А за что спасибо-то? – спросил он.
– За все, – сказал я.
* * *
Когда миссис Уиндермир привезла нас домой, было уже совсем поздно. И все равно мы оба чувствовали себя, можно сказать, отлично – в основном потому, что мистер Грегори назвал «Джейн Эйр» новым хитом и сказал, что эта пьеса будет идти еще долго, так что миссис Уиндермир не знала, куда деваться от счастья. Я тоже, но в основном потому, что мистер Грегори обещал, что, если я останусь в труппе дублером, он найдет другого актера, то есть актрису, на роль Хелен Бернс, пока Лил не вернется. Меня это устраивало как нельзя больше.
А еще – угадайте, что дал мне мистер Грегори и что лежало теперь в длинном футляре на заднем сиденье?
Всю дорогу назад – пока ехали по Манхэттену, через Уайтстоун и дальше, до самого Мэрисвилла, – мы с мамой и миссис Уиндермир распевали о том, как мы живем в желтой подводной лодке
[15]
. Иногда, если вы поете одну и ту же песню опять и опять, она начинает казаться ужасно скучной. Такой скучной, что прямо сил нет терпеть. Но в этот раз вышло по-другому. Она становилась все смешнее и смешнее, так что где-то в районе Мидлтауна нам наконец пришлось бросить петь, и я даже испугался, что миссис Уиндермир сейчас съедет с дороги – так ее разобрало. А моя мама чуть не плакала.
Когда мы добрались домой, свет в гостиной горел на полную катушку. Мы открыли дверь и увидели Лукаса с Кристофером – они сидели там и смотрели на нас.
– Как прошло? – спросил Кристофер.
– Отлично.
Я рассказал им про Джо Пепитона. И про мой вопль за кулисами. И даже про то, как я играл Хелен Бернс, хотя про это я раньше говорить не собирался.
– Про Хелен Бернс мы знаем, – сказал Лукас.
– Откуда? – спросил я.
Лукас опустил глаза.
– Недавно звонила миссис Спайсер, – сказал Кристофер. – Из больницы в Нью-Йорке.
– Она сказала вам, что у Лил заболел живот, потому что она объелась карандашей? – спросил я.
Мать взяла меня за руку.
– Братишка, – сказал Лукас, – это не карандаши.
И Желтоногий Улит наконец вошел в темноту.
Глава 10 / Гравюра CCL
Полярная Крачка
* * *
Вот какие цифры назвали врачи мистеру и миссис Спайсер:
Один из четырех.
Больше я не буду называть вам никаких цифр, потому что какой от них толк? Цифры ничего не значат.
Каждый раз, когда Джо Пепитон выходит на поле отбивать мяч, это бывает заново. Неважно, сделал он до этого пятьсот хоумранов подряд или его пятьсот раз подряд вывели в аут. Каждый раз – новый. И никто не может сказать, что произойдет, – только то, что это Джо Пепитон, и он будет стараться изо всех сил и никому не позволит себе помешать, и он будет бороться до конца, что бы ни случилось, и за ним стоят все его друзья, и если вы не верите, что это очень-очень важно, то вы не знаете даже, как попасть с первой базы на вторую.
Потому что цифры – они ничего не значат.
* * *
В первую субботу июня я пришел в «Спайсерс дели» пораньше, чтобы помочь мистеру Спайсеру грузить тележки – ведь раньше этим занималась Лил, а теперь ее не было. Как я думал, так и оказалось: когда я вошел, первая тележка была еще почти пустая. Мистер Спайсер стоял у кассы. В одной руке он держал список заказов, а другой ерошил себе волосы.
– Я сейчас все сделаю, – сказал я.
– Обычно их собирала Лил, – ответил мистер Спайсер.
– Я знаю.
И я взял у него список.
– Дуг, – сказал он, – боюсь, нам с тобой придется расстаться. Больничные счета… ты даже не представляешь, сколько это стоит. Я не смогу тебе платить.
– Утром по субботам мне все равно больше нечего делать, – сказал я.
Знаю. Я придурок.
Мистер Спайсер посмотрел на меня. Он смотрел долго, а потом кивнул. И снова начал ерошить волосы.
Я нагрузил первую тележку.
Когда я добрался до миссис Мейсон, она дала мне конверт с деньгами за продукты и еще двадцать долларов.
– Это для девочки, – сказала она.
Мистер Лефлер ждал меня со стеклянной банкой, полной желтых тюльпанов.
– Скоро ты увидишься с той девочкой? – спросил он. – Можешь захватить с собой…
И отдал мне тюльпаны.
Когда я прикатил тележку к Догерти, все младшие члены семьи ждали меня на крылечке. И у всех были рисунки, которые они сами нарисовали, – как выздоравливает Лил. У Бена она прыгала через забор. У Полли – ехала перед библиотекой на велосипеде со своей тупой корзинкой. У Джоэла – летела над Средней школой имени Вашингтона Ирвинга. У Дейви – читала под деревом огромную стопку книжек. А у Фронси она с кем-то целовалась.
– С кем это она целуется? – спросил я.
И они все захихикали.
А я повел себя как придурок. Чуть не разревелся перед этим детским садом.
Миссис Уиндермир тоже меня ждала. Она открыла дверь в кухню, и мы разложили продукты по местам, и я спросил, как наш спектакль, и она сказала, волшебно. Тогда я спросил про девочку, которую мистеру Грегори пришлось взять вместо Лил, и она сказала, что эта девочка играет неплохо, но до Лил ей все равно как до Луны. Еще я спросил насчет воплей, потому что теперь я если и ездил в Нью-Йорк, то не для того, чтобы участвовать в спектакле, и миссис Уиндермир сказала, что кто-то вопит за меня. А кто, она точно не знает.
