Сердце колотилось как обезумевшее. Пиппа была уверена, что он это слышит.
– Я думала, вы не верите в удачу.
– Не верю.
Ее голос дрожал:
– А если бы верили, назвали это удачей?
– Я назвал бы это пыткой.
В этот момент, когда его дыхание ласкало ее ухо, она поняла, что Кросс не касается ее. Даже сейчас, прижав ее спиной к каменному фасаду массивного здания, он старался не коснуться ее.
Пиппа вздохнула.
Очевидно, она единственная женщина в Англии, до которой он решил не дотрагиваться.
В голове промелькнула мысль: а что, если взять дело в собственные руки?
Она повернула к нему голову, и он отстранился, настолько, чтобы между ними оказалось некоторое расстояние. Теперь они стояли лицом к лицу, а их губы находились в миллиметре и миле друг от друга…
Всего миллиметр для него, и все, что от него требуется, – преодолеть эту малость, и она будет принадлежать ему.
Миля для нее. Потому что она знала – Кросс этого не сделает… а Пиппа не могла заставить себя поцеловать его. Хотя в этот момент не было такого, чего она желала больше.
Но он этого не хотел.
Это вечер для научных занятий. Не чувственных.
И неважно, как бы сильно она ни мечтала об обратном.
Поэтому Пиппа сделала единственное, что могла в этой ситуации. Глубоко вздохнула и прошептала:
– Кросс?
Последовала долгая пауза, в течение которой оба поняли, что она опустила слово «мистер», но почему-то здесь, в темном-темном лондонском переулке, оно казалось слишком джентльменским определением для этого высокого порочного мужчины.
– Да, Пиппа?
– Сейчас мы можем войти?
Глава 9
Научный дневник леди Филиппы Марбери
Хезед
[1]
– проблематичная игра, та, которая кажется простой, но оказывается слишком сложной. Например, можно бросить кости, думая, что выпадет число между одним и двенадцатью, но, скажем, выпадение двух и двенадцати почти невозможно. Так почему, если риск выигрыша так велик, хезед настолько привлекает игроков?
В этой игре случая почти отсутствует система, зато в ней есть некая святость.
Мне кажется, что слово «священный» редко имеет смысл с научной точки зрения.
27 марта 1831 года.
За девять дней до свадьбы
В этот момент во всем большом мире не было того, в чем Кросс отказал бы ей.
Не теперь, когда она целый час обольщала его голубизной глаз, сообразительностью, умом и прелестным гибким телом, которого он отчаянно жаждал коснуться. Когда появились те женщины, он думал только о том, как бы защитить ее от разоблачения, закрыв своим телом и ненавидя себя за то, что решился привезти ее сюда, в это мерзкое нечистое место, которого она не заслуживала.
Это недостойно ее.
Как и он сам недостоин ее.
Ему стоило с самого начала рассказать все Борну и позволить избить себя до полусмерти за то, что посмел помыслить о том, чтобы погубить Филиппу Марбери. За то, что возмечтал так к ней приблизиться. За то, что позволил ей себя искушать.
Ибо она была величайшим соблазном, который он когда-либо испытывал.
Когда Филиппа упала с подножки прямо в его объятия, Кросс подумал, что с ним все кончено, потому что ее точеная фигурка и мягкие изгибы, прижатые к нему, вызвали острую боль в сердце. В тот момент Кросс был уверен, что самое жестокое его испытание – поставить ее на землю и отступить подальше от пропасти.
Напомнив себе, что она не для него.
И никогда не будет ему принадлежать.
Но это оказалось чепухой по сравнению с тем, что случилось минутой позже, когда она, зажатая между ним и каменным фасадом здания, заговорила с ним. Ее дыхание овевало его подбородок, отчего во рту пересохло, а мужская плоть затвердела. Это было самым трудным из всего, что ему пришлось сделать за сегодняшний вечер.
Кросс едва не поцеловал ее и чуть не дал им обоим толику счастья.
Боже, помоги ему… на секунду он подумал, что Пиппа сама примет за него решение и возьмет дело в свои руки.
И он хотел этого.
Хотел до сих пор.
Вместо этого она просила его продолжить это безумие: увести ее в клуб и дать обещанный урок. Преподать науку соблазнения.
Она считает его ученым. Безопасным.
Она безумна.
Ему следовало бы усадить Пиппу в экипаж и проводить домой. Не задумываясь. Следовало держать ее подальше от этого места, битком набитого аристократами, которые славно развлекутся, увидев ее. А какие пойдут сплетни!
Конечно, в клубе существовали строгие правила: женщинам, имевшим сюда допуск, настоятельно запрещалось открывать секреты, которые они узнали. А женщины, имеющие свои тайны и желавшие провести время в клубе, тоже обязывались следовать этим правилам.
Однако это все равно ничего не меняет.
– Мне не следовало приводить вас сюда, – сказал он. Слова будто повисли в воздухе между ними.
– Вы обещали.
– Я солгал.
Пиппа покачала головой:
– Терпеть не могу лжецов.
Она смеется над ним. Он услышал веселые нотки в ее голосе. Но в этом голосе звенела и правда. А Кросс хотел, чтобы она о нем думала хорошо.
Эта мысль словно ударила его, и он немедленно выпрямился, едва не поддавшись внезапному порыву оказаться от нее как можно дальше.
Дело не в ней.
Не может быть, чтобы дело было в ней.
Это окружающая ее атмосфера. Филиппа – первая женщина за шесть лет, которую он подпустил так близко. Она пахла светом и весной, и ее кожа казалась невозможно мягкой, а нежные розовые губы так красиво изгибались, когда она улыбалась. Да и сама она была умной и странной и являла собою то, что он обычно не находил в женщинах.
Дело не в ней.
А во всем. Найте, Лавинии и в том, что весь его мир рухнул. Последнее, в чем он нуждался, – это появление Пиппы Марбери в клубе. В его жизни. И в тех неприятностях, которые она принесла с собой. И в том, что она сумела целиком занять его мысли.
Безумие рассеется в тот момент, когда он избавится от нее.
Необходимо избавиться от нее. Сегодня же вечером.
Кросс проигнорировал укол раздражения, вызванный этой мыслью, и постучал в стальную дверь.
– Это другой стук. Леди стучали в ином ритме.
Разумеется, она это заметила. Как замечала все.
