Старательно копируя выговор своего любовника, я склеила в фразу первые слова, какие припомнила, главное — хоть на секунду отвлечь эту тварь от несытого трепета клинка...
— У тебя что, был один меч?
Так и есть — лицо его исказило поистине варварское изумление. Варвар, он тем и отличается от цивилизованного человека, что удивляется даже легче, чем пятилетний ребенок.
Он как-то странно посмотрел мне в глаза. И вдруг ответил — надо же! — грубовато, сквозь зубы, как житель торгового квартала, но на идеально правильном нашем языке:
— Когда я начал, у меня был один нож.
И только в этот момент я смогла как следует разглядеть его лицо.
Что это я подумала миг назад о варварском изумлении? Да будь мои распахнутые глаза воротами — в них без труда въехала бы колесница, запряженная четверкой!
Передо мной воочию предстало лицо, два десятка раз виденное во сне, чьи черты казались моим отражением в зеркале. Стройность моего ночного гостя обернулась худобой и выпирающими ключицами, а кожа, заласканная шершавой рукой ветров, была совсем такая, как в моем кошмаре из подвала Зана. Но эти глаза, черные, как прибрежные камни после отлива... Так вот о чем предупреждало меня видение!
«Ты — моя смерть?» — Мои губы уже приоткрылись, чтобы задать ему этот вопрос...
Или все же не об этом... не совсем об этом? Прах побери, какой смысл показывать мне варвара в одеянии принца?!
И вместо вопроса с моих губ слетело — словно не мною произнесенное:
— Ты — это я.
Черная хроника Глава 6. Золото и вино
Я держал в руках нечто необыкновенное, вроде огненной птицы с островов Эльбан. Что мне делать с нею? Что делать с огненными птицами? Все знают: они приносят удачу, но как с ними поступать, когда они в руках? Ощипать и украсить пламенными перьями жилище? Посадить в клетку? Выпустить на волю? Съесть?
Я мысленно обратился к Астар и Аххашу: ну? как дальше поступить с нею? В ответ — сумбур, путаница, так бывает иногда, очень редко. Э! Придется самому разбираться с этим. Рыбья моча! Пока у нас с ней одна цель — выжить. Будем двигаться в эту сторону.
— Сядь! — велел я ей.
Она подчинилась неторопливо, как подчиняются люди, которым несвойственна покорность. От нее несло гневом и каким-то странным изумлением. Глаза округлились, что-то она искала во мне или на мне, возможно, хотела спросить, но не знала как и даже, как видно, не совсем понимала, что именно. Надо полагать, ее интересовали очень простые вещи: какого рода дерьмо попалось ей на дороге, зачем это дерьмо поубивало всех прочих и к чему этому дерьму такая славная девочка, как она? Кстати, я посмотрел на нее... нет, не ко времени это будет... очень хорошая кожа... нет, не хочу, во всяком случае, не сейчас, вообще, Аххаш, что-то иное с ней надо делать... или все-таки это? — не сейчас, не хочу.
Чертовка и сама, кажется, пытается влезть ко мне в голову.
— Ни-ни, девочка. Я быстрее убью тебя.
Убралась.
Я порылся в поясе у зеркальной, у той кривошеей стервы, она выглядела как старшая — точно! — нашел ключ и отомкнул замочки на цепях у... птицы. Руки развязывать не стал. Пока. Пригляделся к убитым чешуйчатым. Этот, кажется, подойдет. Стянул с него сапоги, примерил, жмут, Аххаш! Что за чума! Стянул со второго. Хорошо. Новые, отличные сапоги, на ногах у него никаких болячек нет, мне пришлись впору... Хотел взять еще одну пару про запас, но неудобно тащить...
— Как тебя называть? — спросила она.
Имя? Говорят, они могут навредить, эти зеркальные, зная чужое имя. Настоящее имя.
— Я — Крыса. Зови меня Крысой.
Настоящая судорога искривила ее красивое лицо. Аххаш и Астар, чем эта баба так недовольна! Я спас ее от смерти и до сих пор не услышал ни слова благодарности. Впрочем, по всему видно: она из тех людей, которые не умеют благодарить.
— Позволь поинтересоваться: Крыса — твое настоящее имя?
— Настоящее тебе ни к чему.
Проклятие! Она повеселела. Видно, не хочет водить компанию с морскими Крысами. Подавай ей что-нибудь поблагороднее. С другим названием. Босая зеркальная гадюка. Что за хитрость в тебе заключили боги?! Тебя они привели ко мне или меня — к тебе? Кстати, до сих пор босая...
Я стащил сапоги с десятницы, застывшей на каменных квадратах в позе собирания собственных внутренностей. Присел перед... как ее зовут?
— Подними ногу!
Вместо этого она попыталась отползти подальше. Глаза — по золотому солиду имперской чеканки размером. Точнее, по серебряному денарию: красивые глаза, пепел с угольком посередине... Шторм отвращения. Аххаш Маггот! Не боялась бы меня, ударила бы пяткой в лицо.
Я посмотрел на нее.
Разумная женщина. Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать два? Если двадцать — не по годам разумная: видит и понимает, какая опасная тварь подносит ей сапог. Подняла ногу, подогнула стопу — словом, ведет себя примерно. Тянет от нее густой злобой и, кажется, каким-то разочарованием. Теперь второй... Штанишки ее не на сапоги были рассчитаны. Не штанишки, а рыбье дерьмо, и больше ничего. Складки какие-то, складки, застрял сапог — трижды рыбье дерьмо! — я обуваю проклятую девчонку, а проклятый сапог смеет не подчиняться!
— Подтяни штанину.
Чем она подтянет? Зубами? Дурак-то. Принялся подтягивать сам. Кожа на ее лице, белая-белая кожа сделалась пунцовой от гнева. Имперцы страшно дорого продают такие ткани, у них секрет, — как покрасить материал в пурпурный цвет, или в пунцовый, или в алый, больше никто не умеет. Аххаш! Как пламя вокруг пепла. Сейчас ее прорвет... Пошло.
— Ты! Варвар! Боишься развязать мне руки? Гадину ядовитую во мне видишь, не так ли? Впрочем, ты во всех нас видишь ядовитых змей! — Птица моя сузила глаза, какое бешенство! Ату меня. — Что ж, пожалуй, называй меня Гадюкой, Крыса! Ты этого достоин.
Проклятый сапог налез.
— Попрыгай.
Давно меня учили подлому языку лунных. Кажется, это слово означает не «попрыгай», а... и не вспомню даже...
— Что? Мне наплевать, кто ты такой... да кто бы ты ни был! Можешь убить меня своей железкой, но забавлять тебя я не стану!
— Встань, говорю, попрыгай, попробуй сапоги. Хорошо сидят? — Теперь вроде правильно сказал.
Гнев ее, скоро пришедший, так же быстро сошел на нет. Должно быть, из каких-нибудь знатных. Воспитаньице... Аххаш и Астар, спасибо вам, надоумили ее попрыгать и походить туда-сюда, не открывая рта. Опять взялась за ум. Сапоги пришлись птице... Гадюке то есть, впору. Я вновь посадил ее и занялся мародерством. Лук с колчаном и одиннадцать стрел. Дерьмовый лук. Нож. Длинный, тяжелый, пришелся мне как раз по руке. Старой работы, что-то не припомню я такого оружейного металла, очень хороший нож. Две фляжки: одна с водой, полупустая, другая с вином, почти полная... Вино ей, десятнице покойной, наверное, не положено было заливать вместо воды, но теперь до этого секрета уже не дознаться никакому начальству. Прости, девочка, забираю. Еды никакой не нашлось. На всякий случай я забрал деньги, здесь это вряд ли понадобится, но, как знать, не выведет ли меня Хозяин Бездны отсюда...
