А еще, уже под утро, неведомо кто, может, и Творец, выпрямил меня. Я и сам просил: очисти, не дай дерьму из меня потечь. Ты силен, дай мне чистоты!
То ли Он дал просимое, то ли я сам справился.
Какой бездны! Мне воевать надо. Мне стаю за собой вести. Мне добрую нашу с девочкой жизнь в Империи надо купить. И я о таком дерьме тут думаю! Да пропади оно все пропадом. Я сделаю свою работу как надо. А потом вернусь к тебе, Лоза, как обещал, целым и невредимым.
И греми оно коробом!
Алая хроника Глава 4. Смерти нет
Только на следующий день Малабарка дозрел до того, чтобы спросить, привлекает ли меня Раэмо. Я абсолютно честно ответила, что даже более чем привлекает. И добавила, что, слава высокому небу, хорошо понимаю разницу между любовью к желтым розам или эмали тонкой работы и любовью к дому, где вырос. В имланском для этого даже придумали два разных слова: «хали» и «кетли».
Малабарку мой ответ вроде бы удовлетворил. И когда я провожала его в поход на гарбалов, то не сумела разглядеть в его глазах никакой омрачающей их тени...
На следующий вечер Верена передала мне записку — замызганный клочок пергамента, судя по всему, криво отхваченный ножом от низа какого-то важного документа. Неровным острым почерком на нем было начертано: «Завтра в полдень я буду у лавровых зарослей возле Кермийского потока. Буду счастлив, если встречу там тебя. Раэмо аи Лорнарай».
Утром я одевалась с особым тщанием. Надела самое новое, лишь вчера дошитое платье, состоящее из двух частей: верх из коричневой ткани, затканной золотом, спереди был чуть выше колен, сзади же доходил до середины икры, и из-под него струилась нижняя юбка из ярко-алого, как кровь, шелка. Из того же шелка были сделаны вставки на груди и рукава верха. В целом силуэт получался вполне имперский, но при этом давал несравненно больше свободы движениям. Я сама придумала этот покрой и тихо надеялась в ближайшее время ввести его в моду хотя бы в Лабиях.
Украшений я не стала надевать никаких, кроме своей обычной ракушки, зато капнула в волосы немного благовоний и ярче, чем обычно, подвела глаза. И прах побери, я не ощущала ни малейших угрызений совести, когда делала все это. Ну куда мне еще было так наряжаться в этом занюханном провинциальном городе? Не на рынок же и тем более не на собрания общины!
До Кермии — так называлась гора, более всего похожая на дракона, приползшего к морю напиться — от Лабий было ходу где-то треть стражи моим шагом. Уррина, своего непременного сопровождающего, я оставила у подножия горы. Сама же, подобрав юбку, полезла вверх по узкой тропинке к Кермийскому потоку — не то небольшой речке, не то просто ручью, срывавшемуся с горы и почти сразу же пропадавшему в море.
— Да пребудешь ты вечно в радости, светлая Ланин.
Раэмо, завидев меня, вскочил на ноги и склонил голову — слегка, как перед равной, но при этом достаточно почтительно. Рядом с ним на траве, уже сожженной летним солнцем, валялся какой-то странный предмет в кожаном чехле.
— Ты хоть представляешь, что было бы, назначь ты здесь встречу кому-то из лабийских матрон? — Запыхавшись от крутого подъема, я даже забыла ответить на приветствие Раэмо, а когда поняла свою оплошность — уже поздно было исправлять ее. Но он лишь чуть улыбнулся:
— Потому-то я и послал тебе такое приглашение, что ты, хвала Единому, не лабийская матрона и никогда ею не станешь. — Он аккуратно, двумя пальцами коснулся края моего рукава. — Странный покрой, хотя очень красивый. Так носят на Лунном острове?
— Так никто не носит, кроме меня. — Я расправила юбку и опустилась на траву боком, подобрав под себя ноги, как принято в Хитеме. — Я это сама сочинила.
— С твоей красотой может сравниться лишь твое воображение, но и то, и другое превосходит твоя смелость. И да не покажутся тебе мои слова ни лестью, ни обычной любезностью.
Мне вдруг отчего-то стало так легко и просто, словно мы с этим Раэмо все детство были не разлей вода. Бывает такой момент на пирах и прочих сборищах — как правило, не раньше конца первой стражи после полуночи, — когда отходишь с кем-нибудь куда-то в уголок и начинаешь говорить о самом важном, наплевав на все условности, словно переливаешь смысл из своей головы и сердца, минуя слова... Так вот, Раэмо, похоже, умел разговаривать только так, и я, не задумываясь, приняла это как данность.
— Пожалуй, тут даже никакой особой смелости не надо. Я сейчас себя знаешь как чувствую? Из одного народа вышла, в другой не вошла, сама по себе между небом и землей. Какому обычаю ни следовать, все равно он мне не родной, так что могу и такое выдумать, чего прежде никто не видал.
— Пусть так, — отозвался Раэмо, и мы оба замолчали, но даже в этом молчании я не ощущала ни малейшей неловкости. Со старым другом ведь не обязательно все время говорить — можно и просто вместе глядеть на то, как ветер шевелит жесткие листья лавра, как скачет по камням вода Кермийского потока, как ослепительно горит на ней солнце...
Странно: сейчас, при ярком свете, я ясно видела, что Раэмо не обладает никакой исключительной красотой, а в одежде его, пусть непривычного мне покроя, не было и тени той изысканности, что обычно отличает подобных Кайсару. Так, льняная рубаха на шнуровке, потертые штаны из светлой кожи, а вместо имперской туники — что-то вроде накидки: несшитое в боках полотнище с вырезом для головы, заправленное спереди под широкий ремень, а сзади свободно развевающееся. Ноги его вообще были босыми, как у раба, в пыли и грязи. И все равно я не могла отвести от него взгляда — даже сейчас, когда он спокойно сидел и не завораживал танцующей гибкостью движений. Из-за чего: только ли из-за того, что внешность Раэмо была внешностью народа, прежде незнакомого мне? Или вот из-за этой мягкой полуулыбки, казавшейся солнечным бликом, упавшим на его лицо?
— Расскажи о себе, — вдруг попросил Раэмо, глядя не на меня, а куда-то вдаль. — Я ведь знаю о тебе лишь то, что говорят между собой люди Мартиала, а они порой говорят очень странное. Например, что ты принесла свои волосы в жертву Единому и за это он наделил тебя чудотворной силой.
И я принялась рассказывать. Только сейчас, последовательно излагая свои приключения внимательному слушателю, я вдруг с холодком на спине поняла, как же на самом деле мало времени прошло с того момента, когда я ступила в круг свечей в хитемской библиотеке. Меньше луны минуло, а кажется, все это случилось жизнь назад...
Раэмо слушал внимательно, но спокойно, всего раз или два переспрашивая не вполне понятное. А я все говорила и говорила, с каждым мгновением сильнее чувствуя, как это хорошо, когда можешь рассказать все, как есть, и тебя поймут и не осудят.
Наверное, прошло больше стражи, прежде чем я умолкла — тень от лавровых кустов сильно сместилась, так что мы дважды были вынуждены перемещаться вслед за ней.
— Да, — произнес Раэмо, когда я наконец умолкла. — Кажется, я нашел даже больше, чем просто единомышленницу...
