— Кажется, понимаю, — тихо произносит Лоти. — Рядом с ним невозможно находиться слишком долго — это как боль…
Я уже прицелилась в бутыль «Катшаангри» и отвожу руку для броска…
— Хэй!.. Менестрель!
В тени у стены дома стоит Китт, дочка матушки Маллен и сестра Ярта, и смотрит снизу вверх на этого нечеловечески прекрасного изверга. На ней лилово-розовое платье с золотым шитьем, явно с чужого плеча — ноги путаются в подоле, корсаж болтается на еще неразвитой груди. Явно наследство от какой-нибудь кабацкой шлюхи… Под глазами разводы от краски, размазанной с белесых ресниц, а в бесцветно-белые волосы воткнута ветка цикория, судя по всему, недавно сорванная близ уличной канавы.
Ума не приложу, кто может польститься на это существо четырнадцати лет, тощее, бледное, как всходы подвальных грибов, и с характером помоечного котенка. А ведь на то, что она получает за ночь, фактически кормится семья из трех человек. Братец-то ее чаще попадается, чем действительно приносит домой что-то существенное. Эх, поучила бы я его технологии этого дела, не будь он таким поросенком и не таскай последнее у таких же, как сам!
— Менестрель! — Китт снова выкрикивает непривычное слово и, по-моему, получает огромное удовольствие от того, что знает его и может произнести.
Хрустальное выражение на лице Лугхада разбивает бледная тень улыбки:
— Ты меня зовешь, маленькая принцесса?
Нацеленный на окно кирпич выпадает из моей руки.
— Тебя… Сыграй мне что-нибудь! Только понятное, а не как вы с Лигнор по ночам, про какую-то магию — «растопи мой лед» , и еще эти, как их… хлопья пены сна, вот!
Его улыбка делается шире, словно поднимающееся солнце озаряет задумчивое лицо. Медленно, словно в полусне, Он берет первый аккорд…
— Слушай, маленькая принцесса Крысиного квартала. Слушай песнь рассвета, как пели ее влюбленные рыцари своим прекрасным дамам из высоких замков, в прекрасной стране, унесенной в небо дымом костра…
Ой, что сейчас будет! Можно только гадать, куда уехала его крыша за эту ночь, когда я не занималась установкой ее обратно на место…
Свет!!! Что это? Разве такое можно извлечь из простой гитары? Как голос далекого рога, как серебряный отсвет, разгорающийся в восточной части неба…
Радость моя, вот и все!
Боль умерла на рассвете,
В нежных перстах облаков…
Даже сквозь плащ я чувствую ногти Лоти, вцепившейся в мою руку. Следы останутся… А мне самой даже вцепиться не во что…
Китт, раскрыв рот, сидит на земле с головой, запрокинутой вверх, и слушает. Слушает — я поняла это по дрожи, охватившей меня — Смертную Печать Ветра, слушает альбу, какую не слагали и самой Адалль-Фианне! И песня эта уравняла сейчас Китт, и благородную воительницу Лоти, одетую в алый бархат, и меня, студентку Академии Культур в Авиллоне, всю из себя насквозь интеллектуально изысканную… Без различия наших званий и знаний Он дарует нам крылья, и души наши парят в рассветном небе, а здесь, на земле, остались лишь оцепеневшие тела, не способные пошевелиться, пока не кончится колдовство…
Все для тебя в этот день —
Горы, и река, и травы,
Это утро — последний подарок земли,
Так прими его в вечность с собой!
«Плачь…» Что еще и остается, услышав такое, как не плакать! Последнее скользящее движение пальцев по струнам — и тишина, бездонная, безбрежная… Я и Лоти — два соляных столпа, застывших в обнимку. А Китт вдруг вскакивает и ловко карабкается вверх по полуразрушенной стене, добирается до второго этажа — дальше нет опоры для ног…
— Лови!
Лугхад небрежно выхватывает из воздуха ветку цикория и, улыбаясь, подносит к лицу, словно желая вдохнуть неповторимый аромат… заррраза!
— Благодарю тебя, принцесса…
Лоти испуганно хватает меня за плащ, но я, отбросив чары, спокойно выхожу в пределы Его видимости. Китт, завидев Лоти в форме Рыцаря Залов, ойкает и на всякий случай исчезает в развалинах — у девчонок ее возраста не бывает лицензий на занятие древнейшим промыслом.
— А вот и я, — говорю я как ни в чем не бывало. — Прошу прощения, что заставила ждать меня всю ночь, но если бы не эта девушка, могла бы совсем не вернуться. Иди сюда, познакомлю с очень хорошим человеком.
В следующую секунду Лоти издает самый громкий вопль за сегодняшнее утро: Лугхад откладывает гитару и спокойно прыгает вниз с приличной высоты. Я уже успела привыкнуть к этой Его манере. Когда-нибудь Он таки сломает себе ногу, даром что Нездешний, как кошка, всегда приземляется на лапы…
— Мой привет и поклон вам, госпожа, — произносит Он, оказавшись перед Лоти.
— Да озарит солнце твою удачу, Мастер Лугхад, — склоняется та перед ним. — Я Лотиа-Изар Серид, воительница Залов Ночи, но… я тоже иногда слагаю песни. И хотя только от подруги твоей слышала я об обычаях братства, именуемого Орден Слова, но все же прошу тебя о радости стать твоей Ученицей, пока не встретится мне учитель моего Пути.
— По-моему, она Растящая Кристалл, — поясняю я и добавляю с уже дежурной конспирацией: — Я, конечно, в этом не сильна, проверь лучше сам.
— Что ж, пойдем в дом, Лотиа-Изар, — произносит Он, ничуть не удивившись. — Буду рад услышать, как поет моя гитара под твоими руками.
Я прячу злорадную ухмылку: гитара-то осталась наверху, и, желая скрыть от меня ночную отключку (хотя что уж тут скрывать, емкость прекрасно видна с улицы), Он сам полезет за ней по ненадежной лестнице… Пить надо меньше! Древняя мудрость, но от того не менее верная…
«ОТНИМИ МОЕ СЕРДЦЕ У ТЕХ, КТО ПРИХОДИТ ИЗ СНОВ…»
— Говори, Лиганор.
Ночь. Еще одна из многих бессонных ночей, проведенных мною подле Безумца. Как обычно, мы сидим на полу в зале, открытой в небо, и пламя одинокой свечи, стоящей меж нами, вздрагивает от наших голосов.
Каждый раз почти дословно повторяется этот наш диалог:
— Что говорить, Лугхад?
— Слова.
— Я… не умею… как надо…
— Все равно. Говори что хочешь, светлое, темное, чужое или даже свое — каким бы несовершенным ни было, говори как умеешь… Дай мне твой голос.
Я смотрю в небо. Сегодня луны нет. Две или три звезды поблескивают меж обгорелых балок.
И снова не будет света
В разрывах туч фиолетовых,
Заплачет осеннее небо
О тех, кого рядом нету
В ту ночь на излете лета.
И стены тонкими станут,
И звезды странного цвета
В забвенье, как в воду, канут.
