Взобравшись на пригорок, мужчина покрутился рядом со следами зверя, потом поглядел на кусты и задумчиво кивнул собственным мыслям, кружившим в хороводе с утра:
– Ну, логово я видел. Тебя – тоже. Пора и честь знать…
И ощущая спиной чужой взгляд, Клаккер направился назад, на хутор…
* * *
После горячей бани хозяин хутора и гость сидели за накрытым столом и поднимали крохотные стопочки за здоровье общего знакомого. Полицейский интересовался последними событиями в Городе, палач расспрашивал о местном житье-бытье.
– Говоришь, даже ночами теперь гуляете?
– Да. В каждом управлении по два-три обученных унтера, порошки специальные от мелкой дряни. Люди руку набили, отстреляли все, что под ногами путалось. А я хвосты крупным монстрам подкрутил. Тихо теперь.
– Нам бы так.
– Так не проблема. – Охотник налил в стопки и отсалютовал: «Ваше здоровье». – До Города ехать часов пять. Найди время, загляни в гости. Мы и оружием, и припасами поделимся. С людьми пообщаешься, себе на заметку что полезное возьмешь. Ну и можно с Шольцом договориться, он выбьет вам ставку для унтера. Подберешь кого головастого, обучим. Вернется парень домой, будет тебе помогать по возможности.
– Кто же позволит деньгами швыряться? Мне самому жалованье с лета задержали. Считают, что раз в деревне, то прокормишься.
Набив щедрым угощением рот, Клаккер заработал челюстями. Лишь ополовинив глиняную кружку с морсом, смог оторваться от ужина и ответить:
– Так человека к нам в штат запишем. Для Шольца важно, чтобы в первую очередь людей от нечисти прикрыли, а потом уже текучка с бумагами и бытовыми проблемами. Неужели господина старшего обер-крейза не знаешь?
– Надо же, он теперь старший, – усмехнулся Рамп, подперев рукой подбородок. – Еще бы не знать, он у меня службу начинал, когда я старшего унтера получил. Потом я уже семьей обзавелся, уехал из Города, а мой старый товарищ все бобылем по участкам так и мотался.
– Не, он у нас уважаемый человек. Целое здание под себя с властей выцарапал. К бургомистру с докладами ходит, пополнение в хвост и гриву гоняет. Ну и с меня периодически стружку снимает…
– По делу хоть? – расхохотался обер-акк, разглядывая собеседника, способного по ошибке пройти сквозь кирпичную стену, почти без последствий для здоровья.
– Обычно я думаю, что зря. Но жизнь как-то странно устроена. Потому что проходит день-два, и оказывается, что Шольц был прав, а я опять идиотом выгляжу, – вздохнул Клаккер, убирая в сторону стопку. – Ух, червячка заморил, можно и на боковую.
– Можно, хорошо посидели… А по нашим проблемам что думаешь?
Палач посмотрел на пляшущий огонек свечи и протянул, не спеша делиться сокровенным:
– Если мой опыт не врет, то завтра к вечеру мы все хвосты в один узел свяжем. Но торопиться пока не будем, хочется мне среди людей потолкаться, послушать. Есть несколько вещей, которые кажутся простыми, но явно двойное дно где-то спрятано. Вот и попробуем всем миром разобраться…
Уже ближе к полуночи, когда хозяева собирались спать, верная подруга жизни тихо спросила мужа, убирая котелок в печь:
– Густав, как дела? Бабы сегодня мне разве что вслед не плевали. Люди не просто испуганы, люди злы на тебя, что защитить не можешь.
– Люди нашли крайнего, – скривился полицейский, помогая жене прибрать на кухне. – Не я, так другой бы под руку подвернулся. Сама подумай – восемь покойников и зверь в лесу. Кто угодно с катушек съедет. Не сможем в ближайшие выходные проблему решить, запросто огненного петуха пустят. От безысходности.
– А молодой, которого Шольц прислал? Он сдюжит? Странный какой-то. Больше на бандюгана с тракта похож, чем на полицейского.
– Сдюжит… Я с ним в бане парился, на парне живого места нет. Столько раз его нечисть рвала, не сосчитать… Хоть и сам себе на уме, но в Городе на хорошем счету, в письме просто сказано: «Спустить с поводка, любой клубок размотает и глотки за сельчан порвет». Вот завтра и посмотрим, как он горазд за нас грудью встать. Сам говорит, что к вечеру все решится…
* * *
У отца Якова, в пристройке рядом с церковью, было не протолкнуться. Завтра на службу и так приедут стар и млад, но сегодня на публичные чаепития собралось народу ничуть не меньше. Слухи, что из Города по просьбе обер-акка прислали специально обученного охотника на нежить, успели добраться до самых дальних хуторов, и полюбоваться на диковинку съехались семьи со всей округи.
Клаккер с утра успел перезнакомиться со всеми, кто не стеснялся пожать протянутую руку, шутил и балагурил, пускал солнечные зайчики очками шлемофона. Детишкам уже в который раз демонстрировал огромный тесак и крохотную алебарду, подвешенные на широкий пояс. Мужиков поразил познаниями в местных ценах на корма и телят, а женщинам пообещал, что как надумает жениться – так обязательно приедет сюда. Потому что городские красавицы супротив местных – даже рядом не стоят.
Еще на рассвете, когда первые селяне начали стекаться к церкви, палач завербовал в ординарцы худого молодого мужчину, косившего на один глаз, – помощника местного церковного служителя. И теперь, в случае необходимости, лишь спрашивал у того, скользившего тенью следом:
– Сат, мы завтра селян от нежити прикроем? Чтобы служба без проблем прошла? Во, Сат подтверждает – прикроем, все будет хорошо! Сат у вас – боец, с его помощью и божьим благословением – любую проблему решим…
Поболтавшись с утра рядом с толпой, господин Рамп успокоился и подался домой: гостя бить не собирались, наоборот, были рады видеть и пытались затерроризировать вопросами обо всем на свете. Уже перед тем, как слинять, полицейский был остановлен палачом и выслушал необычную просьбу:
– Густав, ты ведь после обеда на чаепитие придешь? Хорошо. Если нетрудно – надень форму. Чтобы при параде. И револьвер возьми, который в простенке висит. Знатный револьвер, можно медведя свалить.
– Револьвер – понятно, зверя будем бить. А форму-то к чему?
– Прошу. Потом объясню…
И уже к четырем часам дня обер-акк думал, что одними объяснениями охотник не отделается. Перешитая несколько раз форма сидела ладно, нигде не давила, но полицейский ощущал себя идиотом, ловя удивленные взгляды односельчан. Правда, потом кто-то «догадался» и озвучил, что это положено по правилам: официально встречать коллег из Города, – но чувство неловкости так и не прошло.
Выбравшись из-за стола, где допивали всем миром уже пятый огромный самовар, Клаккер пробрался к доске, на которой висели крохотные фотографии прихожан. Отец Яков не чурался прогресса и пытался вести собственную историю местных земель. Покосившись на мрачно застывшего рядом Рампа, палач попросил:
– Опиши словами, кто здесь есть из погибших. Только пальцем не тыкай.
– Все тут, все восемь.
– Тогда давай, с первого… Так, справа в пиджаке, вижу… Второй…
